Арена

Бой начался. Технически силы противников были равны – девятеро с каждой стороны. Жюри пошло на такое ограничение, потому что земляне физически не могли выставить десять бойцов. Но две девушки остались за спиной, а значит, на семерых мужчин наступали девятеро. И то, что не все они выглядели мужчинами, ничуть не меняло дела. Как Саша и предполагал, им не удалось удержать строй – и очень скоро каждый был вынужден сражаться со своим, персональным, специально подобранным противником.

Саша обрушил меч на голову далатианина – не Леночки, подсознательно он старался оттянуть до последнего этот момент, – а Штерна. Тот подставил оружие, но выдержать чудовищный удар тяжелого двуручника не сумел. Его меч отлетел в сторону, сталь врезалась прямо в лысину… и погрузилось чуть ли не до середины груди. Одним рывком выдернув лезвие, Александр едва успел парировать выпад Леночки – укол, нацеленный в стык панциря и шлема. В горло.

На время забыв о Штерне, он кружил вокруг «жены», все не решаясь нанести удар. Он никогда не поднимал на нее руку – разве что мысленно. И вот теперь переступить через себя было трудно. А она, похоже, таких проблем не испытывала.

Саша быстро понял, что бойцы из далатиан никакие. Да и то сказать, кто и когда учил их владеть холодным оружием. В этом бою ставка сделана отнюдь не на умение – на живучесть. Атаки Леночки были грубоватыми, лишенными даже намека на изящество, довольно предсказуемыми – их было не так уж и трудно отбивать.

Увы, войны не выигрываются в обороне.

Снова подвернулся великолепный момент для удара, и он опять упустил его. Саша злился на самого себя, пытаясь заставить драться в полную силу, но ничего не мог поделать. Это стройное тело, каждую секунду грозящее ему уколом стали, принадлежало его жене. И он не мог заставить себя увидеть, как лезвие вспарывает эту нежную кожу, выворачивая наружу внутренности, извергая потоки крови…

Острая боль пронзила бок. Он резко обернулся – меч с пронзительным свистом описал дугу, нанося удар тому, кто стоял за его спиной. Лезвие, превратившееся на миг в сплошную полосу серебристого цвета, перечеркнуло низенькую фигуру на уровне шеи – и голова Штерна, отсеченная напрочь, покатилась по песку. А в следующее мгновение он получил еще один удар – в спину, подлый и жестокий. Удар, который нанесла ему Леночка.

Саша рухнул на песок, чудом откатился в сторону, пропуская рубящий удар драгоценной «жены», следующий принял кованым наручнем – она не ожидала этого, и оружие вывернулось из тонких пальцев. Сила в них была, может, и немереная, но и удар был силен. Леночка метнулась за улетевшим в сторону оружием, а Трошин воспользовался моментом, чтобы с трудом подняться.

Ее предательский удар оставил царапину на теле, клинок пробил-таки кирасу и слегка зацепил мясо. Не сильно и не опасно – хотя чуть в сторону, и вполне мог оказаться поврежденным позвоночник. А вот первая рана, нанесенная Штерном, была опасной – и сейчас Саша чувствовал, как бежит по бедру кровь, бьющая из раненого бока. Он бросил короткий взгляд на поверженного противника. Штерн лежал неподвижно, столь же неподвижна была и его голова, откатившаяся на несколько метров в сторону. Неужели один готов? Тело уже начало медленно оплывать, чтобы через несколько минут превратиться в лужу сероватой слизи.

А в следующее мгновение он снова пришел в движение, стиснув зубы и борясь с острой режущей болью в боку. Леночка снова атаковала.

В первый момент Геннадий не поверил собственным глазам. Во второй – понял, что чего-то в этом духе следовало ожидать. По всей видимости, Жюри потребовало от далатиан поддерживать адекватную форму, иначе на их месте он бы сделался чем-то вроде спрута. Пусть с двумя руками, но длинными, метра по три, и гибкими. Тогда можно атаковать, оставаясь в относительной безопасности.

То ли Жюри и в самом деле наложило ограничения, то ли далатиане сами приняли подобное решение, но противник Геннадия имел вполне человеческую форму. И даже вполне человеческую одежду – мышиного цвета мундир, серые погоны с двумя красными полосами и тремя массивными желтыми звездами. Багровую, толстую, как говорится, «на ширине ушей» шею венчала знакомая до отвращения голова с обрюзгшим лицом и седым ежиком оставшихся от молодости волос.

Глаза из-под насупленных бровей смотрели зло, лицо наливалось краской, как всегда, когда полковник Бурый начинал впадать в бешенство.

– Что уставился, капитан? – рыкнул Бурый. – Совсем распоясался, сучий потрох… А ну, смирно!

Против собственной воли Генка вытянулся в струнку – и тут же отшатнулся, уворачиваясь от удара. В руке у полковника была булава – утыканный шипами стальной шар на длинной рукояти.

– Что, задергался, сопляк! Ишь ты, в герои повадился… – Бурый наступал, размахивая своей булавой, с жужжанием рассекающей воздух. – Ты, мать твою, честь мундира опозорил. Связался со всяким отребьем…