Арена мрака

Он крикнул Урсуле, что ужинать не будет, и поспешил на улицу. Захлопывая входную дверь, он услышал ее недовольное восклицание. Он успел на отъезжавший трамвай, на бегу вскочив на подножку.

Вольфа охватило нервное возбуждение. Он уже утратил всякую надежду на то, что это дело выгорит, и за все эти месяцы вспоминал про него лишь тогда, когда Моска в очередной раз подтрунивал над ним. Но теперь, кажется, все складывалось как нельзя удачно. Брачные бумаги оформлены, можно покупать билеты на самолет – к черту бесплатные проездные документы для госслужащих!

И это будет лучшим решением проблемы со стариком. Урсула уже затрахала его просьбами взять в Штаты и отца, а он про себя покатывался со смеху. Ему приходилось постоянно врать ей, он обещал, что приложит максимум усилий. Он даже был доволен тем, что старик жил в постоянном напряжении. Старика, правда, здорово отмутузили, когда он попытался облапошить каких-то «жучков» на черном рынке. Ему пришлось провести неделю в больнице. С момента возвращения старик безвылазно сидел дома и, как огромная мышь, жадно поедал гигантский двадцатифунтовый окорок, прикончив его за неделю. Он мог слопать три или четыре утки за один присест или целого гуся за воскресенье. За последние два месяца он поправился, наверное, фунтов на сорок. Морщинки у него на лице расправились, щеки налились жиром, и ему пришлось даже расставить старые, пошитые еще до войны костюмы, чтобы в них поместилось его округлившееся брюшко.

Он, вероятно, единственный толстенький фриц во всем Бремене, думал Вольф, единственный, кто мог бы позировать для пропагандистских плакатов с изображением довольных, веселых немцев, олицетворявших благополучную жизнь в зоне американской оккупации. Да он, может быть, самый упитанный фриц во всей Германии! Чертов оглоед! Двадцатифунтовый окорок умял за три дня! Господи всемогущий, ну и аппетит!

Вольф спрыгнул с трамвая на углу Курфюрстеналлее, быстро миновал Метцерштрассе и зашагал в направлении белого каменного дома, где жил Моска. Хотя солнце уже клонилось к закату, в воздухе все еще была разлита дневная жара, и Вольф старался идти в тени окаймлявших проспект деревьев. Он надеялся, что застанет Моску дома, а если нет, то у него еще оставалось время, чтобы поискать его в «Ратскелларе» или в клубе. По телефону об этом говорить не стоило.

Вольф открыл калитку садика перед домом, поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Ему открыл Моска. На нем были только легкие полотняные штаны и тенниска, в руке он держал жестянку пива.

– Заходи, Вольф, – сказал Моска.

Они пошли по коридору в гостиную. Фрау Заундерс сидела на диване и читала журнал. Гелла качала кремовую коляску, которая заменяла колыбель. Ребенок плакал.

Вольф поздоровался с хозяйкой и, хотя надо было поторапливаться, заглянул за полог коляски и сказал несколько приятных Гелле слов о ребенке. Потом обратился к Моске:

– Можно с тобой перекинуться парой слов, Уолтер?

– Конечно, – ответил Моска. Не выпуская из рук банку пива, он проводил Вольфа в спальню.

– Слушай, Уолтер, – начал Вольф взволнованно, – наконец что-то наклевывается. Я нашел концы этого дела с украденными купонами. Сегодня я встречаюсь с человеком, чтобы обсудить детали. Я хочу, чтобы ты пошел со мной, – вдруг все сразу завертится. Ладно?

Моска глотнул из банки. Из соседней комнаты доносились голоса фрау Заундерс и Геллы, чью беседу нарушало монотонное хныканье ребенка.

Это известие было для него неожиданным и малоприятным. Он уже давно решил выйти из игры, и теперь ему совсем не хотелось ввязываться в это дело.

– Знаешь, Вольф, я в эти игры больше не играю, – сказал Моска. – Тебе придется искать другого компаньона.

Вольф уже стоял у двери, но при этих словах Моски резко обернулся к нему, и его белое лицо исказила гримаса ярости.

– Что за хреновину ты несешь, Уолтер? – воскликнул Вольф. – Мы всю зиму трудились как проклятые, и вот теперь, когда все на мази, ты даешь задний ход! Это очень нехорошо, Уолтер.

Так не пойдет.

Моска с ехидной усмешкой смотрел на возбужденно-гневное лицо Вольфа. Возникшее вдруг чувство презрения к алчному толстяку было хорошим поводом для самооправдания: он-то понимал, что подложил Вольфу большую свинью своим отказом. Но он даже злорадствовал, что этот тестолицый гад оказался в полном дерьме.

– Какого черта, Вольф! – сказал он. – Мы же не гангстеры. Ну, была идея. Может, я бы и занялся этим делом полгода назад. А теперь у меня жена, ребенок, мне о них надо думать. Случись что со мной, что они будут делать? К тому же мои брачные бумаги уже на подходе. Мне теперь не нужны эти деньги.

Вольф едва сдерживал клокочущий гнев.

– Послушай, Уолтер, – продолжал он более дружелюбно. – Через три-четыре месяца ты возвращаешься в Штаты. Возможно, ты, пока сидел здесь, накопил тысчонку, возможно, ты наварил еще тысчонку на черном рынке. Тысчонку, которую я помог тебе наварить, Уолтер. А в Штатах тебе придется раскошелиться на дом, тебе надо будет искать работу, тебе нужно будет то и се.

Бабки тебе понадобятся! – И потом, подпустив обиды в голос, он добавил с искренней горечью: