Арестант пятой камеры

Жанен. Конечно, но только моральную ответственность, а не юридическую. Я не думаю, чтобы у адмирала запрашивали санкцию на это убийство. (Смотрит в сторону англичан и американцев, словно призывая их оценить упорство, с каким он отстаивает адмирала.)

Федорович. Массы требуют следствия и суда над «верховным правителем». Черемховские рабочие грозят прекратить снабжение железной дороги углем.

Сыровой (с интересом). Вон как?

Федорович. Политцентр, разумеется, приложит все силы, чтобы выполнить свой долг перед союзными войсками и не оставить паровозы без угля. Но пока мы видим только одно реальное средство обеспечить бесперебойную работу Черемховских угольных копей - удовлетворить требование шахтеров, так как в этом районе сейчас находится 1-я Балаганская дивизия партизан под командованием большевика Дворянова. В случае конфликта партизаны, конечно, поддержат углекопов…

Жанен. Я всегда был демократом и русским патриотом, но последнее время я часто жалею о Николае II…

Косминский. Мы считаем, что решение этих вопросов в значительной степени способствовало бы успеху переговоров с красными…

Сыровой. Это вероятно.

Жанен. Мы располагаем достаточными силами, чтобы дать отпор большевикам, но мы не хотим напрасной крови. Нет у нас желания вмешиваться и во внутренние дела России. Но прошу понять меня, мне кажется, что предъявляемые вами требования похожи на требования большевиков…

Федорович (с достоинством). Политцентр - коалиция всех демократических сил Сибири. И он выполняет требования лишь тех, кто его поставил у власти.

Жанен (смотрит на Федоровича, потом на меня. Впечатление, что он располагает исчерпывающими сведениями о тайных пружинах происходящего). Разумеется, разумеется… Но я только сказал: «похожи». Что же касается политической базы новой власти, то у союзного командования впечатление, что она несколько уже, чем можно было бы вначале предположить.

Партизанская армия Зверева, которая, по нашим сведениям, подчинена командованию Пятой большевистской армии, и многие повстанческие отряды, оперирующие в районе железной дороги, не считаются с Политцентром…

Федорович (с еще большим достоинством). В каждом правиле имеются исключения.

Сыровой (не без ехидства). Эти исключения слишком дорого нам обходятся. Вчера возле Слюдянки произошло крушение воинского эшелона…

Федорович. Политцентр примет меры к исключению в дальнейшем подобных инцидентов.

Я. Но это во многом будет зависеть от самого союзного командования…

Жанен. Что вы этим хотите сказать?

Косминский (возвращая разговор на дипломатическую стезю). Командиры партизанских отрядов, несмотря на разъяснения Политцентра, продолжают, к сожалению, сомневаться в лояльности союзников…

Я (настойчиво и скорбно). Некоторые горячие головы в случае отказа выдать Колчака и золотой поезд грозятся даже взорвать Кругобайкальские железнодорожные туннели, что значительно затруднило бы эвакуацию союзных войск на восток…

Сыровой (ему надоела вся эта игра). Да, наша контрразведка получила такие данные».

Через полчаса после этого меланхолического заявления Сырового делегация Политцентра, заручившись согласием союзников, покинула салон Жанена.

Участь Колчака была решена.

В тот же день я выехал в Нижнеудинск. Чехи там уже получили телеграмму Сырового, поэтому никаких осложнений с их командиром майором Кадлецом у меня не было. Конвой Колчака разоружили без единого выстрела. Охрана до Иркутска смешанная: чехи и наши.

Вот как это произошло, Андрей. Таким образом, задание выполнено, точнее - почти выполнено, так как формально хозяин положения - Политцентр. Но само собой понятно, это временно…

Колчака пока не видел. Сам арест обошелся без моего непосредственного участия, на мою долю выпали лишь функции режиссера. Оно и к лучшему…

Выплеснул все на бумагу и почувствовал облегчение: очистил голову от того, что теперь мне уже не нужно. Все уложилось в символы букв… Опять хмуришься? Не надо. Как видишь, в последнюю минуту удержался от психологических изысков. Начинаю исправляться - одни факты. Цепочка фактов - и ничего более. Так что ты должен быть мною доволен…»

Скребнув по бумаге и оставив после себя россыпь чернильных брызг, перо остановилось. Затем оно в нерешительности приподнялось над столиком, и, вновь опустившись, поставило точку.

- Точка, - вслух сказал Стрижак-Васильев и повторил: - Точка.

Он перечитал густо исписанные листы. Усмехнулся. Действительно, события, превратившись в строки письма, уже не волновали. Они стали прошлым. Фэт акомпли, как говорят французы, совершившийся факт.