Арестант пятой камеры

Гёте утверждал, что «каждый человек - это целый мир, который с ним рождается и с ним умирает». Мысль верная, но незавершенная. Действительно, каждый человек - мир. Но мир миру рознь. В одном случае это мир революционера-преобразователя, в другом - лабазника-черносотенца, а в третьем - обывателя… Мир «верховного» - это мир мичмана, дослужившегося до адмирала.

Судя по протоколу, он мало в чем изменился со времен Порт-Артура. Те же идеалы офицерской кают-компании, безмерное тщеславие, замешенное на честолюбии, самовлюбленность и кастовая ограниченность. «Верховный», как всегда, до потери памяти влюблен в адмирала Колчака, гордится им и его карьерой. Кажется, допрос для него - последняя попытка создать о себе легенду и отвоевать хотя бы маленькое место на страницах истории. Но вместо желаемой легенды получается нечто совсем иное, что-то вроде памятки гардемарину - «Что нужно сделать для того, чтобы стать адмиралом?».

Малов на допросе присутствовал (страница мемуаров бывшего революционера!). Разочарован, ожидал большего. Сказал, что показания «верховного» напомнили ему некогда популярную песенку: «Прежде был я дворником, звали меня Володей, а теперь я прапорщик, ваше благородие…»

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ

ЗАМЕСТИТЕЛЯ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ИРКУТСКОЙ ГУБЧЕКА

К. ПОПОВА

«Как держался он на допросах?

Держался, как военнопленный командир проигравшей кампанию армии, и с этой точки зрения держался с полным достоинством. Этим он резко отличался от большинства своих министров, с которыми мне приходилось иметь дело в качестве следователя по делу колчаковского правительства. Там была, за редким исключением, трусость, желание представить себя невольным участником кем-то другим затеянной грязной истории, даже изобразить себя чуть не борцами против этих других, превращение из вчерашних властителей в сегодняшних холопов перед победившим врагом. Ничего этого в поведении Колчака не было.

Но в одном он близко подходит к своим гражданским соратникам, разделявшим с ним пребывание в одиночном корпусе иркутской тюрьмы. Все они, как на подбор, были совершеннейшими политическими ничтожествами. Ничтожеством в политическом отношении был и их глава - Колчак...»

- ВЫ АДМИРАЛ КОЛЧАК? - ДА, Я АДМИРАЛ КОЛЧАК

В Томске шли переговоры между делегацией Политцентра и Реввоенсоветом Пятой армии.

Пятая армия была обескровлена многомесячными боями и громадными потерями от тифа. Спекулируя на возможности столкновения в районе Иркутска с чехами и японцами, делегация добивалась прекращения дальнейшего наступления советских войск и признания власти Политцентра на территории Восточной Сибири, еще не освобожденной красными дивизиями.

В ЦК правых эсеров готовилось восторженное послание иркутским собратьям. «ЦК горячо приветствует товарищей, сумевших выполнить долг чести партии по отношению к Сибири и к правительству Колчака, предательски задушившему (а точнее - не оправдавшему возлагаемых на него эсерами надежд) в Поволжье, Урале и Сибири дело Учредительного собрания… - писалось в нем. - ЦК отдает себе полный отчет в крайней трудности и сложности положения наших партийных товарищей на Дальнем Востоке (имелась в виду Восточная Сибирь), угрожаемого с запада наступлением большевистских войск, в тылу - смутой, вносимой остатками колчаковских банд…» И так далее и тому подобное…

Но сообщение о ходе переговоров с Реввоенсоветом Пятой армии и письмо ЦК правых эсеров попали в Иркутск уже тогда, когда адресат бесследно исчез.

Политцентр, заявивший о себе широковещательными декларациями, просуществовал меньше месяца…

Первый допрос Колчака был произведен как раз накануне передачи власти Иркутскому военно-революционному комитету. Но этого не ощущается ни в бесстрастных вопросах членов комиссии, ни в обстоятельных ответах допрашиваемого.

Читая составленные по всем правилам юриспруденции протоколы, трудно себе представить, что, когда шел допрос, в бывшем штабе военного округа на Медведниковской улице уже записывались в боевые дружины рабочие, а где-то там, в занесенной колючим снегом избушке, больной, с обмороженными ногами Каппель прерывистым шепотом диктовал адъютанту обращение к сибирским крестьянам, к тем самым крестьянам, которые, на собственном опыте узнав, что такое колчаковская диктатура, при подходе каппелевцев покидали свои заимки и с берданками в руках уходили к повстанцам…