Арестант пятой камеры

На следующий день после своего возвращения из экспедиции в Якутск Колчак узнал о нападении японцев на русскую эскадру в Порт-Артуре, и из Якутска в Академию наук поступила телеграмма: руководитель экспедиции Александр Васильевич Колчак нижайше просил академию вернуть его в морское ведомство для использования на Дальнем Востоке в Тихоокеанской эскадре. Он полагал, что в эти дни все офицеры обязаны долгом и присягой отдать свою жизнь во славу России, обожаемого монарха и православия.

Земля Беннетта, Новосибирские острова, Устьяновск, Верхоянск, Якутск, Иркутск - все это позади. И вот перед ним забитая воинскими эшелонами, пропахшая потом и карболкой пограничная станция Маньчжурия. Отсюда поезд уже идет по непривычно голой рыжей равнине. На полустанках - солдаты, китайцы в синей одежде, повсюду наклеенные на скорую руку лубочные картинки, изображающие грозного забайкальского казака с пикой и хилого японца: «Эй, микадо, будет худо, разобьем твою посуду, разнесем дотла. Тебе с нами драться трудно, что ни день, то гибнет судно - славные дела!»

Повсюду шум, гомон, неразбериха. Среди бесчисленных маньчжурских папах с трудом можно разглядеть синие куртки железнодорожников, тужурки инженеров путей сообщения с золотыми контрпогончиками на плечах, красные погоны вездесущих интендантов и зеленые фуражки пограничников.

Гудят паровозы, свистят кондукторы, звенят колокола.

Война!

Харбин - Мукден - Порт-Артур… Эта дорога вела к разгрому русской армии, к революции 1905 года. Но для морского офицера, который ехал в вагоне второго класса, это была дорога к славе, продолжение блестяще начатой карьеры.

Колчак получает назначение на крейсер «Аскольд», потом становится командиром миноносца «Сердитый».

И вот на минной банке, поставленной миноносцем на подступах к Порт-Артуру, взрывается крейсер «Такосадо»… Это не только одна из немногих побед русского флота в японской войне, но и победа Колчака. Фамилия командира миноносца замелькала на страницах газет.

Газеты Колчак читал в госпитале, где он оказался из-за обострения приобретенного им на севере суставного ревматизма. И эти корреспонденции оказали на его болезнь более благотворное влияние, чем лекарства и уход…

Затем японский плен…

Победители великодушны. Японский адмирал предлагает ему на выбор: лечение в Японии на водах или возвращение без всяких условий в Россию.

Колчак выбрал Россию. Через Америку он возвращается в Петербург…

Здесь он организует офицерский морской кружок, цель которого - возрождение военного флота России «на научных началах». Он один из авторов рассчитанной на десять лет судостроительной программы, которая должна обеспечить блистательную победу в грядущей войне. Он с нетерпением ждал эту войну - новую ступень в своей карьере, как великий праздник, и в одном из писем писал: «Война ведь выше справедливости, выше личного счастья, выше самой жизни».

Даже сейчас, на допросе, вспоминая о 1914 годе, он, не замечая иронического взгляда Попова, говорит: «На «Рюрике», в штабе нашего флота, был громадный подъем, и известие о войне было встречено с громадным энтузиазмом и радостью. Офицеры и команда все с восторгом работали, и вообще начало войны было одним из самых счастливых и лучших дней моей службы».

Член комиссии, сидевший рядом с Поповым, сказал:

- Мы подошли к той части вашей деятельности, которая носит не только профессиональный и технический характер, но и политический. В связи с этим комиссия считает необходимым поставить вам вопрос о ваших политических взглядах в молодости, в зрелом возрасте и теперь, а также о политических взглядах вашей семьи.

Колчак задумывается, обводит взглядом сидящих за столом.

- Моя семья была чисто военного характера и военного направления… - медленно говорит он. - Большинство знакомых, с которыми я встречался, были люди военные… О вопросах политического и социального порядка, сколько я припоминаю, у меня вообще никаких воспоминаний не осталось. В моей семье этими вопросами никто не интересовался и не занимался…

Новый вопрос. Его задает член комиссии, правый эсер Алексеевский. Вопрос относится к числу тех, которые в юриспруденции именуются «наводящими». Задавать такие вопросы не рекомендуется, и юрист Алексеевский это знает. Но Алексеевский не может примириться с тем, что бывший военный и морской министр эсеровской Директории, который вел легионы против узурпаторов власти - большевиков, столь откровенно признается в отсутствии всякой политической платформы.

- Скажите, адмирал, - говорит Алексеевский, - в 1904 - 1905 годах, когда вы участвовали в русско-японской войне, вы, как человек, хорошо знающий морское дело, изучивший в деталях и на практике постановку его в России, не могли не видеть, что наши морские неудачи определялись политическими обстоятельствами… Вы тогда не пришли к выводу, что необходимы политические перемены во что бы то ни стало, хотя бы даже и путем борьбы?