Аргентина. Нестор

– …И еще стрельба прямо по нашим пограничникам, которые проявили невиданную выдержку и даже героизм. А вас, господин Белов, в том «форде» не было и быть не могло. Водитель неизвестной национальности тяжело ранен, показаний давать не может, по его личности проводится тщательное и полное расследование. А если поляки продолжат настаивать, им ответим уже не мы, а Министерство иностранных дел. С учетом того, что завтра Юзеф Бек приезжает в Берлин, подобное не слишком вероятно.

Александр задумался, поглядел на серые тучи за окном.

– Меня, значит, в машине не было. А где же я?

«Обер» развел руками.

– Ищут! Советы выкатили целую ноту по поводу трех приграничных инцидентов. Там сказано, что без вести пропали несколько военнослужащих РККА. Естественно, требуют их немедленно вернуть. Но пусть поляки беспокоятся, мы здесь, естественно, не при чем.

– И на вашем пограничном посту меня никто не видел, – понял Александр. – И вы меня не видели.

Офицер согласно кивнул.

– Не видел. Но протоколы оформил и отослал, вдруг пригодятся? Но это уже не моя забота… Вторая новость, господин Белов! Наша служба работу завершила, отныне вашим делом займется кто-то другой. Кто именно, не скажу, не знаю. Будь вы обычным нарушителем, то прокуратура. Но вдруг вы, извините, шпион?

Александр вспомнил детского поэта Сергея Михалкова. У того была поэма про отважного пионера, попавшего в плен к японцам. В свое время Белов только посмеялся. И в самом деле, зачем японской разведке отважный пионер? А отважный комсомолец? Фашисты даже не спросили, желает ли он вернуться в СССР. Ни банки варенья, ни корзины печенья…

А может, именно так вербуют агентуру?

– Поскольку меня здесь нет, господин обер-лейтенант, отвечать на этот и все прочие вопросы не считаю возможным.

Тот взглянул равнодушно.

– И не надо. Разве что… Человек, который вам известен как Фридрих, успел назвать одно имя. Нестор! Вам оно ни чем не говорит?

Александр вспомнил о хитрой науке идеомоторике. И этот, выходит, с подходцем?

– Нестор из «Илиады» Гомера. Нестор Каландарашвили, сибирский партизан. А еще Нестор Иванович Махно.

Не зря, не зря ему «Дума про Опанаса» вспоминалась! Там тоже про комиссара.

Хуторские псы, пляшите
На гремучей стали:
Словно перепела в жите,
Когана поймали.

Не повезло товарищу Когану. Сперва поймали, как и его самого, замполитрука Белова, а потом…

Повели его дорогой
Сизою, степною, —
Встретился Иосиф Коган
С Нестором Махною.

* * *

– Какие-нибудь пожелания будут, господин Белов? Много не обещаю, но… Если нам удастся поймать майора Орловского, могу передать ему от вас привет. Или, если нам очень повезет, госпоже Волосевич.

– Ему не надо, обойдется. А ей… Передайте привет от Мэкки Мессера.

* * *

Три подвала, два самолета… Этот он узнал, Ю-52, точно такой, как на фотографиях. Польского явно побольше и, конечно, удобней. Не трясет – и целая лавка под спиной. Повезли его, как был, в костюме с чужого плеча, зато оделили наручниками, причем не на цепочке, а хитрыми, вроде толстой стальной пластины с прорезями для рук. Конвоиры с карабинами, гул моторов, вечерний сумрак за иллюминатором.

Перед посадкой старшой конвоя предупредил: стрелять будут сразу на поражение, никаких тебе «Стой!» и «Назад!» Чего стесняться? Его в Рейхе, считай, и нет. Какой-то подпоручик Киже, только наоборот.

А тебе дорога вышла
Бедовать со мною.
Повернешь обратно дышло —
Пулей рот закрою!

И все-таки в этой ситуации было и что-то хорошее. Маленький просвет в обступившей со всех сторон тьме.

Его везут не в СССР.

* * *

Когда однокурсники не без зависти спрашивали у Белова, откуда он так хорошо знает немецкий, тот обычно отшучивался. Учиться, мол, лучше надо! Что интересно, завидовал ему и самый настоящий немец, Володя Берг из Саратова. Для того язык был родным, даже думал на нем, но вот произношение! Как он сам признавался, говорит, словно русскоязычный тунгус, хоть и правильно, но шибко-шибко странно, однако. Александр же щеголяет хохдойчем, а в хорошем настроении переходит на Berlinerisch.

Сам Белов не обольщался. Язык он действительно знал прилично, но только на разговорном уровне. О физике и уж тем более о философии беседовать бы не решился. С чтением тоже имелись проблемы, столь необходимый по работе готический шрифт он разбирал примерно как церковнославянский, медленно, не слишком уверенно и с ошибками. А вот произносил правильно и диалекты ловил с ходу. Причина проста – абсолютный музыкальный слух. Потому и запоминалась «мелодия» чужой речи. На хохдойче изъяснялся школьный учитель, проживший в Германии полжизни, а берлинский диалект выучился сам собой, при общении с приятелями-немцами в интернате. Оба из Берлина, дети эмигрантов, причем мать одного родом из бывшего Позена, второй же по отцу баварец.

– Без моего немецкого ты бы с голоду умер, – не раз говорила мама. – Учи, обязательно пригодится!