Аргентина. Нестор

Пальцы скользнули к переключателю на поясе. Основной режим? Нет, рано, лучше остаться на подлете, пусть медленно, зато ни на что не надо отвлекаться. Просто скользи над крышами, время от времени сверяясь с компасом. Впрочем, пока даже он не нужен, маршрут она помнит. Северо-северо-запад! Но сначала надо уйти подальше от земли. От чужой Земли.

Соль включила перчатку-гироскоп и начала медленно подниматься прямо в черный зенит.

* * *

В Германии, где Соль родилась и прожила почти всю свою недолгую жизнь, ей очень нравилось. Одно плохо, семья постоянно переезжала. Берлин, окраина-новостройка в модном стиле Баухауз, Ратен, маленький городок в Саксонии, шумный и яркий Мюнхен и мрачный, продутый холодными ветрами Кенигсберг. И снова Берлин, на этот раз самый центр, большой шестиэтажный дом неподалеку от Александерплац. Труднее всего со школой, ни к учителям привыкнуть, ни друзей завести. Приходилось учиться самой, хорошо, мама помогала. Немецкий язык стал родным, а тот, что родной, Соль зубрила дома как иностранный.

– Откуда ваши родители, фройляйн?[10]

– Из Аргентины. Но они немцы, эмигранты.

Про эмигрантов – неправда, хотя и не совсем ложь. Среди отцовских предков и в самом деле были немцы. Однажды они на семейном «мерседесе» съездили в какую-то невероятную глушь в самом сердце Тюрингии, чтобы увидеть невысокий заросший травой и густым кустарником холм, где семь веков тому назад возвышался замок пращуров. Отец долго стоял у подножия и смотрел, не отводя взгляд. Они с мамой не мешали, хотя семилетняя Соль быстро заскучала.

– Все мои мечтали увидеть это место, – сказал потом папа. – Отец, дед, прадед… А мне вот довелось.

Когда три года назад вся Европа запела танго про фиолетовую планету Аргентина, Соль поразилась совпадению – и невольно возгордилась. Да, Аргентина! Пусть не она сама, но все ее предки – из Аргентины.

Она – аргентинка!

В знойном небе
   пылает солнце,
В бурном море
   гуляют волны,
В женском сердце
   царит насмешка,
В женском сердце
   ни волн, ни солнца,
У мужчины
   в душе смятенье,
Путь мужчины —
   враги и войны,
Где, скажите,
   найти ему покой?
Ах, где найти покой?!

Слово «Клеменция» произносить вслух было нельзя, даже дома. Если очень нужно, папа говорил «Монсальват».

Аргентинское происхождение порой выручало. Соль так и не вступила в Гитлерюгенд, а вся ее «политическая работа», обязательная для школьников Рейха, заключалась в руководстве шахматным, а потом и туристским кружком. Отец пытался увлечь ее археологией, но к тому времени в Германии всякая археология, кроме арийско-нордической, оказалась под запретом.

Последний год в Берлине был трудным. Отец постоянно уезжал, возвращался мрачный, неразговорчивый, очень часто злой. Что-то шло не так, исчезали отцовские знакомые, а потом они узнали, что в Париже погиб дядя Виктор, папин двоюродный брат.

А затем мама и папа поссорились. Соль надеялась, что ненадолго, а вышло навсегда. Маму отозвали на Транспорт-2, где срочно понадобился врач ее специальности. Отец без всякой радости сообщил, что мама задержится там – на месяц или даже на два.

…Холодным ноябрьским утром 1937 года Соль узнала, что Транспорт-2, он же орбитальная станция Монсальват, уничтожен предателями – «нечистыми», продавшими Родину за чечевичную похлебку из чужой миски. Погибли не все, но среди спасшихся мамы нет. Уже потом рассказали, что она осталась с ранеными, для которых не нашлось места в спасательных шлюпках.

Мы ушедших
   слышим сердце
Шаги умолкшие
   мы слышим
Пускай их рядом нет,
   Мы вместе, тьма и свет,
И тень твоя – со мной!

Еще через месяц, когда плакать уже не осталось сил, отец как-то вечером пришел к ней в комнату. Усадил в кресло, наклонился, посмотрел в глаза.

– Тебе пришлось рано повзрослеть, девочка. В этом и моя вина, разведчику опасно заводить семью. Но ничего уже не изменить, поэтому слушай… И меня, и тебя могут убить. Если погибну первый, ты останешься и продолжишь работу. Для начала запомни несколько адресов…

* * *

Подогрев все же пришлось включить. Под облаками ее встретил холод, и Соль поспешила повернуть регулятор на поясе. Режим подлета, он же «режим черепахи» – не слишком высоко и очень медленно. Был бы у нее марсианский ранец! Но Прибор № 5 слишком габаритен, да и запрещено им пользоваться тем, кому нет еще восемнадцати. Пусть она уже не ребенок, но технике этого не объяснишь. Летит не прибор – человек и силы тратит тоже он. Для ее возраста час полета – максимум, а затем отдых не менее чем на сутки. «Техника позапрошлого дня, – сказал как-то отец. – Потому мы их дарим. Левитация для дикарей!»

Аппарат «С» – иное дело. Совсем, совсем иное…