Аргентинец

Если для выезда из страны нужны были тысячные взятки, прием в российские граждане обходился почти бесплатно и почти безболезненно, если не считать нудных очередей. Мировая революция все никак не начиналась, и большевикам приходилось довольствоваться ее усеченным вариантом: в Советскую Россию съезжались революционеры-романтики, чтобы принять участие в строительстве новой жизни. Их было немного: большинство просителей составляли немецкие, австрийские и венгерские военнопленные, которым гораздо выгоднее было оставаться в России на приятных должностях, нежели возвращаться домой и снова идти на фронт — воевать против англичан и французов.

Клим подал заявление в исполком и зарегистрировался в Комиссариате внутренних дел; оставалась последняя дверь по ведомству Наркоминдела, где надо было сдать аргентинский паспорт.

Ждали в заплеванной, но все еще роскошной приемной. Дверь в Бюро международной революционной пропаганды то и дело открывалась — там американские социалисты на деньги русского правительства готовили агитационные материалы для немецких солдат. На подоконниках и под стульями валялся конечный продукт — газета Die Fackel.

Дверь с надписью «Учет иностранных граждан» раскрывалась раз в полчаса. На полу, вытянув ноги, сидели заросшие бородами военнопленные и несколько десятков китайцев, одетых в драные подпоясанные халаты.

— Вы откуда? — спросил Клим по-шанхайски.

Те в изумлении уставились на него: видно, никогда не встречали белого, который знает китайские диалекты. Большегубый лохматый парень вскочил, поклонился:

— Меня зовут Хэ, моя мать из провинции Цзянсу. А остальные не говорят по-шанхайски, они с севера.

Худо-бедно объяснились. Два года назад китайцы приехали на строительство Мурманской железной дороги: в России не хватало рабочих, и русские купцы, осевшие в Китае, прислали артели босяков, собранных по деревням. После большевистского переворота китайцам перестали платить и они перебрались в Петроград.

Из двери «Учет иностранных граждан» вышел узкоплечий, очень худой молодой человек, похожий на цыганенка. Он посмотрел на притихшую очередь, потоптался на месте:

— Угнетенные трудящиеся Китая, прошу следовать за мной!

Он подошел к одному из китайцев, хотел взять его за руку, но тот в испуге отпрянул.

— Он хочет, чтобы вы пошли с ним, — перевел Клим.

— Вы понимаете по-ихнему? — воскликнул цыганенок. — Слушайте, вы мне нужны!

— У меня очередь в кабинет…

— Я вам все устрою без очереди. Хлеба дам буханку — хотите? И сала, и чая… — Он протянул Климу тощую волосатую лапку: — Я Леша Пухов, мне поручено создать пролетарский отряд из лиц желтой расы.

2

Пухов привел смущенных китайцев в огромный зал с хрустальными люстрами.

— Попросите их усаживаться поудобнее, — сказал он Климу. — Сейчас у нас будет митинг, а потом перейдем к организационной части. — Он достал из кармана бумагу и принялся читать: — Революционные братья китайцы! Кто за освобождение порабощенных, кто за защиту власти рабочих и крестьян — иди к нам, в ряды Красной армии, в ее китайский батальон!

Клим понятия не имел, как по-шанхайски будет «товарищ», «порабощенный» и уж тем более «батальон», и пересказывал общий смысл: Леша Пухов даст китайцам еды и денег, если они будут делать то, что он скажет. Хэ переводил дальше на какой-то северный диалект.

— Революция творит чудеса! — распалялся Леша. — Под желтой кожей течет красная кровь, в желтой груди бьется мужественное сердце в один такт с мировым пролетариатом! Прошу всех записываться в отряд: подходить по одному и заполнять анкету…

— Вы что, думаете, они грамотные? — усмехнулся Клим.

— Тогда пусть они вам диктуют, а вы пишите сразу по-русски. Знаете, я совсем забыл: у нас же подсолнечное масло есть. Я вам дам еще и масла.

Клим записывал истории из китайской жизни:

Янь Дэхай, кажется, тридцать лет, но он не уверен. Родился в провинции Гирин, родители рано умерли. Пас коров и лошадей. Поехал по сговору с односельчанами в Россию строить железную дорогу. В Петрограде с марта 1918 года, зарабатывал на жизнь изготовлением бумажных занавесок.

— Если в большом листе пробить дырки, то получается узор, — пояснил Янь Дэхай. — Бедным русским женщинам не купить настоящие тюлевые занавески, а бумажные — почти такие же красивые. Только они желтеют быстро и их не постираешь.

Ля Цзехен, двадцать семь лет. Родился в провинции Шаньдун. Работал на немецких угольных шахтах, потом завербовался к русским. Подрядчик прислал солдат, которые прикладами и пинками объясняли, что надо делать. Кормили черным хлебом. От такой жизни Ля Цзехен сбежал и устроился на резиновую фабрику «Треугольник» в Петрограде. Но там удалось поработать всего три месяца: фабричный комитет денег не выдавал, так что ходить в цех не имело смысла…

Распустив китайцев по домам, Леша Пухов долго читал биографии своих будущих бойцов.

— Вот подлая жизнь! — в сердцах воскликнул он. — И ведь какой эксплуатации их подвергали! Там, где русский получал три рубля в день, китайцам давали полтора. Никакой судебной защиты, за протесты тут же увольняли… И куда китаец пойдет жаловаться?