Аргентинец поневоле

— А мы в южных округах провинции регулярно платим краснокожим дань в виде лошадей, быков, овец только за то, чтобы они не трогали наши стада в пампе. Официально мы называем эту дань подарками, что, конечно, является лицемерием с нашей стороны, но таковы правила игры, ничего не поделаешь, к сожалению. Мало того: несмотря на то, что мы эти правила неукоснительно соблюдаем, индейцы, со своей стороны, вовсе не считают нужным их придерживаться. Они частенько переходят границу и уводят из пампы сотни голов скота, иначе говоря, просто воруют. Но если бы они угоняли только скот, это было бы еще полбеды. Им ничего не стоит выкрасть и человека, чтобы потом потребовать за него выкуп. А знаете, как они объявляют свои ультиматумы? Очень просто: являются, как к себе домой, к представителям власти и говорят, сколько хотят получить, не соглашаясь ни на какие переговоры или поиск компромиссов. И если не выполнить их условия, человек, взятый ими в заложники, неминуемо погибнет, у нас нет средств для его освобождения.

— Уверен, сеньора, — учтиво ответил я, — что ваш муж, придя к власти, чего все мы, его друзья, с нетерпением ждем, в первую очередь успешно решит на юге «индейскую проблему».

Вторым моментом было известие, что скоро вдоль берегов Аргентины заснуют корабли, груженные американским серебром для Китая. Такое известие кого хочешь выбьет из колеи! Но тут делать было нечего. Близок локоть, а не укусишь. Флота у Аргентины нет, да и пиратствовать нельзя. Лоцманской службы в южных проливах тоже нет, те земли считаются ничейными. Да и закупки продовольствия для транзитных судов достанутся исключительно жителям Монтевидео. А скоро это будет столица независимого государства Уругвай. Все — мимо кассы.

Но в целом обстановка для меня складывалась благоприятная. Я с блеском прошел собеседование в НКВД и удостоился личной встречи с генералом Рохасом.

Глава 22

Знакомый слуга, из передней, если повернуть направо, провел меня в узкий, проделанный в стене ход, из которого одна дверь вела направо, другая находилась в самом конце прохода, а третья вела налево.

За этой дверью была аппендицитом караульная, не имевшая сообщения ни с какой другой комнатой; здесь сидел телохранитель гаучо, чистый Геркулес, весь одетый в черное и, казалось, погруженный в глубокое раздумье. Дверь в конце коридора вела в узкую темную кухню, а дверь направо — в приемную, смежную с довольно большим залом, в котором виднелся квадратный стол, покрытый ярко-красным сукном, несколько стульев вдоль стен, седло и прочая полная лошадиная сбруя, горкой брошенная в угол, и еще кое-какие предметы, составляли обстановку этой залы. Куда мы и направились.

Зала имела два окна с жалюзи, выходившие на улицу, слева к ней примыкала спальня и затем еще несколько комнат. В комнате с квадратным столом у стола сидело четверо мужчин: один из них довольно плотный и даже полный, казался на вид человеком лет 35–36; его пухлые румяные щеки, точно пчелами искусанные, сжатые губы, высокий, но узкий сдавленный лоб, маленькие глаза, прикрытые тяжелыми веками, и темные, густые сросшиеся брови делали его наружность отнюдь не привлекательной.

На нем были очень широкие брюки из черного сукна с желтыми гетрами, куртка сиреневого цвета и черный галстук, обхватывавший всего один раз его шею, а на голове у него была широкополая соломенная шляпа, которая, в случае надобности, могла бы совершенно скрыть его черты, но в данный момент она была откинута далеко на затылок. Это и был Рохас. Казалось он сейчас запоет басом: «Если бы ты знала, если бы знала, как тоскуют руки по штурвалу, лишь одна у Рохаса мечта — высота, высота!»

Трое его товарищей были молодые люди лет двадцати пяти — тридцати, скромно и просто одетые; двое из них были очень бледны, с ввалившимися от усталости или бессонницы глазами; все трое что-то писали.

Человек в соломенной шляпе читал одно за другим письма, целой кипой лежавшие перед ним на столе.

Впрочем, обстановка весьма мало говорит о человеке. К примеру, царь Николай Второй спал на простой железной кровати, был в быту весьма аскетичен, ел только щи да кашу, не пил вина, а коммунист Сталин, напротив, любил большие и высокие кабинеты, отделанные красным деревом с зеленым сукном «под казино», заставленные дорогими безделушками, любил вкусно поесть и предпочитал пить дорогие грузинские марочные вина. А как наш генсек Иосиф по-детски обожал когда подданные ему дарили дорогие подарки! Между тем в историю Николай вошел как «расфуфыреный вертопрах», а после бессеребряника Сталина осталось якобы «одна шинель».

Кроме вышеперечисленного, в углу этой комнаты находилась еще одна человеческая фигура: то был маленький старичок лет шестидесяти с лишним, с бледным, мрачным и угрюмым лицом, на которое ниспадали в беспорядке пряди седых волос. С косенькой и странною усмешкой. Признаться, он бы не посрамил французской комедии с Луи де Фенесом.