Аргентинец

Отшвырнув винтовку, Жора взял Елену за руку и пошел прочь. Позади вновь раздались удары ломов о лед: работа продолжалась.

Дорóгой Елена рассказала, что произошло. Губисполком наложил контрибуцию на богатейших жителей города — пятьдесят миллионов рублей. Купцы устроили заседание в Ремесленной управе и постановили: денег не давать ни при каких условиях. Тогда большевики сказали, что всех пересажают.

— Папа пытался усовестить их, — всхлипывала Елена. — Говорил им: «Вы хоть представляете себе — сколько это: пятьдесят миллионов? Вы закрыли наши банковские счета, провели обыски, у многих по нескольку раз…» Но им что пять тысяч, что пятьдесят миллионов — они не видят разницы, для них это просто много денег.

Губисполком ничего не хотел слушать: откупайтесь как хотите, ибо сормовские рабочие третий месяц сидят без жалованья и готовы взбунтоваться.

— А отец что? — спросил Жора.

— Спорить с ними начал, — отозвалась Елена. — Сказал: «Допустим, мы соберем деньги, и ваши рабочие проедят их. А дальше что? Раз вы отбираете у меня все, я в новую навигацию ни один пароход не пущу в плаванье». Заявил, что большевики и есть враги трудового народа, потому что они намеренно уничтожают тех, кто организует людей на труд. А если люди не работают, они остаются без средств к существованию.

Утром за Багровыми пришли.

— Пираты! — скрипел зубами Жора.

Это ведь пираты так поступали испокон веков: захватывали город, вытрясали кассы, а потом шантажировали богатых купцов.

Мать Елены взяли, несмотря на мольбы и медицинскую справку о хронической астме.

— Пусть муж побеспокоится о вашем здоровье, — сказали чекисты. — Как только выплатит контрибуцию, вас сразу отпустят.

Елену не забрали как несовершеннолетнюю, но велели идти на принудительные работы.

— Я просила, чтобы меня посадили в тюрьму вместо мамы. А они сказали, чтобы я не торопилась: скоро всех богатых отправят в Сибирь валить лес, и женщины там… ну, ты сам понимаешь, что будут делать с конвоирами — за кусок хлеба или просто за то, чтоб не били. Они меня лед отправили убирать, я упала, а солдат мне: «Эй, юбку повыше задери!»

Жора делал вид, что растирает себе замерзшие уши, а сам нарочно затыкал их, теребил, создавая искусственные шумы вблизи барабанной перепонки, только бы не впускать в себя слова Елены. Потому что иначе он бы вернулся назад, на Тихоновскую улицу, и убил юного красногвардейца.

3

Нина уже знала об арестах. Она накормила Елену, потом долго сидела рядом с ней на диване, обнимая и утешая.

— Будешь жить у нас, — сказала она.

— А что будем делать, если и к нам придут? — спросил Жора. Он неотступно думал об этом. — Может, как-нибудь проберемся к дяде Грише?

Нина покачала головой:

— Нас остановит первый патруль. Кроме того, мне надо дождаться Клима.

— И я не поеду, — едва слышно сказала Елена. — Родителям надо передачки носить.

Жора чувствовал, что он должен что-то придумать, как-то спасти ее и сестру. Но их обложили красными флажками со всех сторон: выхода нет и помочь некому.

В передней раздался скрип открываемой двери.

— Нина, это возмутительно! — воскликнула Софья Карловна, появляясь в гостиной. — Княгине Анне Евгеньевне велели прислать троих людей — чистить выгребные ямы. Большевики нарочно пытаются унизить нас! Что, если и нам пришлют наряд?

Нина ответила не сразу. Выпрямилась, разгладила юбку на коленях.

— Я не пойду, — медленно произнесла она. — Пусть расстреливают, пусть делают что хотят.

— Но если вы не пойдете, тогда потащат меня!

— И вы тоже примете решение, идти или не идти.

Графиня молча вышла из комнаты.

— Господи, за что нам такое наказание? — послышался голос Фурии Скипидаровны.

«Нас наказывают не за вину, а ради зрелища, — в смятении думал Жора. — Чтобы пролетарии видели: советская власть активно борется с капиталом. И чтоб не сомневались: если потребуется, она каждого принудит делать то, что ей надо».

4

Нина считала, что Жоре надо вернуться в гимназию.

— Ты ведь на ровном месте наскандалил. Чего ты добьешься своим уходом? Договор с немцами из-за тебя не отменят.

— Я не хочу учиться у большевиков! — перебил Жора. — Они говорят: «Мы уничтожили сословия» — и тут же создали касты, как в Индии: жрецы-правители, воины, работники, всякая мелкая обслуга и мы, неприкасаемые…

— Чем же ты будешь заниматься?

Жора не знал, что ответить.

— Ну… буду поэтом. В революционное время поэзия — самое распрекрасное дело. Во-первых, она наконец-то оплачивается: за злободневные частушки в культпросвете дают фунт хлеба. Во-вторых, для производства стихов мне даже чернил и бумаги не требуется — я все помню наизусть.

Нина смотрела на брата: пылкий, талантливый, честный, он пропадал в Совдепии (так теперь называли Россию). Почему она не послушала Клима и не уехала вместе с Жорой еще в сентябре? А теперь, когда родителей Елены арестовали, он ни за что не покинет ее, даже если Клим добудет визы.