Аргентинское танго

— Да, как наш кавказский шашлык. Острое, политое острым соусом, с чесноком, с приправами… и горячее, только что с огня. Но надо выбрать мягкое мясо, от только что убитого…

Внезапно она побледнела. Ухватилась за его руку. Прикрыла глаза. Постояла, ловя воздух раздувшимися ноздрями.

— Тебе дурно, Мара?..

— Да. Мне немного стало плохо. Прости, пожалуйста.

Когда они стояли в мясных рядах и Мария, тыкая вилкой, придирчиво выбирала мясо, по-испански, бойко торгуясь с продавцами, она подумала: мне стало плохо оттого, что я подумала об убитом животном — или оттого, что, быть может… Она боялась думать дальше. Она, расплачиваясь, вынимая из кошелька песеты, прислушивалась к себе. Слушала себя внутри. Сердце ее замирало. Неужели… Неужели…

Они купили к столу еще зелени, картофеля, свежих устриц, свежих фруктов — абрикосов, груш, алых яблок, любимых апельсинов, дынь, — и, нагруженные покупками, добрались до остановки автобуса. Солнце било прямо в лицо Марии, она заслонилась от солнца рукой — и не заметила против солнца, в тени, что отбрасывала огромная театральная тумба, худого, поджарого мужчину, быстро отпрянувшего, скрывшегося за тумбой, когда она отняла ладонь от лица.

* * *

— За вас, дорогие мои! — Альваро Виторес поднял бокал с густым черно-красным «порто». — Я счастлив, что сегодня в моем доме такая прекрасная пара! Моя дочь, доченька, которую я люблю больше жизни, в которую вложил душу… — На миг голос его пресекся. Он овладел собой. Белозубая улыбка навахой прорезала его смуглое, уже испещренное морщинами лицо. «У него уже такие же морщины, как у Кима, — подумала Мария внезапно, — такие же… Боже, я никогда не думала о том, что мой отец может постареть… Я не думала никогда, сколько ему лет…» Она перевела взгляд на мать. Мария-Луиса умиленно, восторженно смотрела на дочь и ее друга. «А мама все такая же. Мы, женщины, никогда не стареем. Мы и умираем молодыми». — И ее замечательный друг! Спутник! Верю — любимый! И хочу надеяться, что…

Иван резко встал. Бокал в его руке дрогнул, и на белоснежную скатерть вылилось несколько капель вина.

— Вы правильно надеетесь, уважаемый Альваро. — Он обвел глазами всех, кто сидел за столом: Альваро, Марию-Луису, служанку Химену, старушку госпожу Обрегон, давно жившую в доме в качестве приживалки и компаньонки, здорового и мощного, как молодой бычок, парня Хоселито, помощника хозяина, и затаившую дыхание Марию. — Я делаю вашей дочери официальное предложение. Сегодня… сейчас. И я счастлив, что я делаю это в Испании, на ее родине… на родине ее предков. Считаю, что моя встреча с Марией судьбоносна. И что, какие бы испытания нас ни ждали… а мы уже через многое прошли… — Мария видела, как вспыхнули его загоревшие на испанском солнце щеки. — Мы будем вместе в жизни. Я только теперь понял, что мы созданы друг для друга. И мы…

Он оборвал себя. Все уже было сказано. Высоко подняв бокал с «порто», похожим на темную кровь, он опрокинул его себе в глотку. Мария тоже встала. У нее сильно кружилась голова. Необъяснимый, странный страх сковал ее изнутри. Не давал двигаться рукам, говорить языку. Она преодолела себя. Она вся дрожала.

И бокал с вином в ее руке дрожал.

— Иван… Отец… — От волнения она перешла на испанский. — Мама!.. — Она беспомощно обернулась к матери. Мария-Луиса прижала палец к губам. — Я… счастлива… Я… Я давно мечтала… Я…

На один безумный миг перед ее глазами встало лицо Кима. С резкими чертами. В разрезах морщин. С летящими вперед и навылет, как пули, темными глазами. Сурово сжатый рот молчал. Глаза говорили ей: «Ты ошиблась. О, как ты ошиблась. Ты сделала не тот выбор. Мне жаль тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя до могилы».

«Мы вместе уйдем туда, Ким?!» — чуть не выкрикнула она. Сцепила зубы.

— Детка, я счастлив твоей радостью! — воскликнул Альваро. Мария-Луиса заплакала, уткнула нос в обеденную салфетку. Мария повернулась к Ивану. В ее глазах стояли алмазные озера невылитых слез, ресницы дрожали и играли, как крылья черных махаонов. Все их ночи с Иваном, все их дни, все их танцы. Вся их жизнь, подаренная им Богом. Неужели все это должено зачеркнуться, погубиться одной той ночью с Кимом? Одной прорвавшейся, как река из плотины, вспыхнувшей ночным взрывом страстью?!

«Нет, нет, нет», — дрожа, сказали глаза и губы. Я люблю тебя. Я люблю только тебя. Она стукнула бокалом о его бокал. «Порто» из ее бокала брызнуло, пролилось в его. Я люблю только тебя, Иван!

«Не обманывай себя. Ты любишь другого. Не лги ни себе, ни ему. Сейчас ты все ему скажешь. Все. И выйдешь из-за стола. И соберешь чемодан. И, не танцуя шоу „Коррида“ в закрытом зале Мадрида, улетишь в Москву, к Киму. Ты заплатишь неустойку Родиону. Ты сделаешь все открыто. Жестоко. И правдиво. Мария, ты же всегда так любила правду! Всегда…»