Аргентовские

— Что рассказывать-то?.. Все уже сказано, — горестно вздохнула Наташа. — Мы сговорились устроить комиссарам побег. Нашли спекулянтов, купили пулемет, два ящика винтовок. Думали организовать налет на тюрьму, да комиссары заупрямились. Прислали записку: не вздумайте, мол, всех поставите под удар. Попросили передать пилку по железу. Что они затеяли, мы так и не узнали. То ли тюремное начальство что-то пронюхало, то ли по другим причинам, но режим усилили, прогулки, свидания запретили. Передачи — тоже. А тут комендант Губ стал набиваться мне в женихи. «Пусть ухаживает, — посоветовал Репнин. — Может, какую пользу выгадаем». И правда, Губ черкнет бумажку — я в тюрьму, на свиданье к Лавру. Личных не давали, только общие. И то ладно: братка намеками умел сказать что надо.

Проглотив комок, подступивший к горлу, Наташа продолжала:

— На другой день, после расстрела, пришла Ксеня, жена Саши Климова. Тоже вся опухла от слез, бедная. Такое горе!.. «Идем, — говорит, — Наташа, могилку наших искать». Пошли. Дорогой еще женщины к нам пристали. За веревочным заводом первый колок обошли — ничего. На опушку второго вышли, смотрим: овсище будто волокушей примято. Земля свежая… Догадались: здесь… Могилка небольшая, метра три в длину. Вровень с краями засыпана. Ксюша опустилась на колени, стала руками землю разгребать и вдруг плечо нащупала. Еще немного порылась и синий в полоску пиджак открылся. «Бабы, Шуры моего костюм!..» Стали мы ей помогать. Ксюша заголосила. А тут, откуда ни возмись, чехи. Человек двадцать. Со стороны Рябково бегут. И разогнали нас. На другой день мы пришли, а их уже в другое место перехоронили.

Наташа замолчала. Молчал и Костя. Только в печке потрескивали дрова, да, сердито пофыркивая, бурлила в кастрюле вода. Первым тишину нарушил Богданов.

— Совсем запамятовал. Вчерась Кононов приходил. Велел отпечатать вот эту прокламацию. Против сбора теплых вещей для колчаковских солдат.

Он порылся за пазухой, достал сложенный вчетверо листок и протянул Наташе. Костя спросил:

— А отец весточки не подавал?

— Нет. Сказывали, что видели его в Ново-Николаевском лагере.

— Жаль батю…

С ледяным хрустом открылась дверь. Вошел Репнин. Осветив углы будки и убедившись, что посторонних нет сказал:

— На станции спокойно. Минут через двадцать опять воинский прибывает. Берите инструмент и — за работу.

В эту ночь подпольщикам удалось «обработать» три состава. Все они дальше соседних станций не ушли. Контрразведка бесновалась целую неделю. Были допрошены все рабочие депо, в какой-то мере причастные к ремонту и обслуживанию вагонов. Вызывали на допрос и Репнина. Но хитрый старик выставил доброе алиби.

Округлив свои и без того большие глаза, Варфоломей Алексеевич перво-наперво истово перекрестился, затем неторопливо повел рассказ:

— Да, в ту ночь дежурил, но подозрительных не встречал. Часу этак в одиннадцатом на стрелку вышел, вдруг эдакое чудище заявляется, все в снегу, да как гаркнет: «Чаво стоишь, такой-сякой!» — «Не успел лечь», — ответствую. — «Я те, каналья!» — И как стеганет повдоль хребта кнутом. Потом приказывает: «Топай за мной». Прошли мы шагов двадцать под откос, гляжу — пролетка на боку, а лошадь по самое брюхо в снегу пурхается. Рядом дама копошится. Чево, мыслю, понес их черт целиной, а не по дороге? Вгляделся… Ба! Да это ж сами господин Витковский, бывшего полицмейстера товарищ. Сейчас оне в городской управе служат. А дама — любовница иха. Вывели мы лошадь на твердь. Чемоданы на станцию снесли. Заскакиваю к дежурному по станции, а он меня матом: «Зачем пост бросил? Расстрелять, — говорит, — тебя мало!» А я здесь при чем?

— Достаточно старик, — оборвал Репнина следователь. — Ты вот что скажи: может, кто из путейцев недовольство новой властью высказывал или подбивал тебя, ну, например, стрелку перевести, чтобы поезда столкнулись?..

— Э… э… э… господин хороший, дураков нету. Каждому своя шкура дорога. А Витковского, господин следователь, пожурите. Разве может стрелочник с поста уходить в такую смуту! Беда стрясется, кого за штаны возьмут? Упаси бог, не накаркать бы…

Репнин перекрестился и трижды сплюнул через левое плечо.

На станции ввели жесткий контроль за обслуживанием поездов, направлявшихся в сторону фронта. Работы стали производиться только под присмотром мастера и сопровождавших его солдат.

Наташа, Сергей и Костя едва не попались. Спас Репнин.

Случилось это часа в два ночи. Под покровом темноты подпольщики начали «обработку» вагонов с хвоста состава. По другую сторону пути, освещая дорогу фонарем, неторопливо шагал стрелочник. Его знали и не обращали внимания. Неожиданно из-за дровяного склада показались военные. Репнин бросился к ним, громко ругаясь:

— Где вы ходите, черт бы вас побрал? Коменданту нажалуюсь!

Заметив белую повязку на рукаве усатого фельдфебеля, Варфоломей Алексеевич к нему:

— Эти хоть молодые, а вы-то… Нешто можно так!..

— В чем дело, старик? — забеспокоился фельдфебель. — Пошто лаешься, как цепной кобель?