Аргидава

Выражение лица дикаря изменилось. Услышав приказ выгнать его, тот подобрался, напрягся, закинул руку за плечо и достал из-за спины лук. Затем из колчана, что висел у него на бедре, вытащил стрелу, вставил ее в лук, примерился, натянул тетиву и прицелился…

Корнеев опять потерял сознание.

– Очень высокий процент содержания алкоголя в крови. – Дежурный хирург виновато стоял перед озабоченным главврачом больницы. – К тому же кто тогда вообще думал, что он пьян настолько, что может начаться горячка. Мы делаем все, что можем, чтобы вывести его. Но это очевидный, самый вульгарный алкогольный делирий. Он на грани.

– Доктор! – крикнула из палаты Катерина. – Он очнулся, но ему опять плохо!

Корнеев беспомощно водил руками, хватал пальцами покрывало, перебирал его, искал край, тер его между пальцами, мычал. Наконец он замер и уставился в угол палаты.

– Опять пришел, – спокойно, даже мирно сообщил Корнеев Катерине.

– Что вы сказали? – наклонилась к нему Катерина, услышав булькающий звук, исходящий из его горла.

Дикарь продолжал натягивать лук, смешливо, с издевкой глядя на Корнеева.

– Убери его! Выгони его! Вон отсюда! – хрипы и клекот выдирались из горла. – Бустилаааат! – в отчаянии плакал и кричал Корнеев. – Бустилааааааа…

Стрела с яростным свистом пролетела через всю палату и воткнулась ему прямо в горло. Корнеев захрипел, кровь залила грудь, подушки и покрывало…

Глава двадцать седьмая Что было, что будет…

– Маха! – выдохнул Игнат.

Машка подняла голову с дивана и не могла вспомнить, где она и что с ней. Из-под локтя Игната, как солнце, выглянуло лучезарное круглое личико Макрины.

Маша вскочила и бросилась к ним навстречу, споткнулась, не устояв на непослушных после сна ногах, но Игнат подхватил ее под руки и не дал упасть.

– Игнат! Он застрелил Лушку, Игнат! – закричала Маша.

– Поедем домой, Маш. Там все тебя ждут. Все расскажу по дороге. Поедем, Машенька.

Сашка-старатель сидел, развалясь в кресле, рядом с карточным столиком, наблюдая, как собирает свои вещи Катерина, причитая и всхлипывая.

«Неужели? Неужели все кончилось и я свободен?! – думал Сашка, потягивая из старинного резного стакана на серебряной ножке ярко-желтый напиток, лучший из коллекции ликеров, принадлежащих этому дому. – И не так уж это противно, очень даже приятное пойло… А дядя знал толк!»

– Воруете? – поинтересовался Сашка, заметив, что Катерина достает из горки известную злополучную фруктовницу.

– Да вы что? – удивилась Катерина, продолжая упаковывать вазу.

– Э! Э! Что это вы делаете?! Это не ваше! – вскрикнул Сашка.

– Но Лексейсаныч мне эту вазу… на память… подарить… – растерялась Катерина, – обещали. К свадьбе…

– На какую еще память? К какой еще свадьбе?! – Сашка раздражался не столько от разговора с дурой Катериной, сколько от боли во всем теле. Подумать только, Корнеев сдох, а тело Сашкино от его побоев все еще болит. – Вы что себе вообразили?! Да ему и в голову такое не могло прийти – жениться на домработнице! Свои личные вещи можете забрать. Но вещи моего… – он выдержал почтительную паузу, – покойного дяди не смейте трогать. Они мне дороги. «Как память», – ухмыльнулся про себя Сашка.

Катерина вжала голову в плечи, всхлипнула и окончательно поняла, что все, все ее мечты рухнули. А какие у нее были здесь грандиозные планы: продать все это старье, купить новой мебели, мягкой, светлой. И чтобы утопать в ней. Посуду – да, посуду оставить. Проверить, что там у него по шкапчикам, может, сережки там или что. Ну и съездить с новым мужем куда-нибудь на моря, за границу, никогда не была. Лежала без сна и фамилию новую примеряла – Корнеева. И чтобы в городе говорили, а, это полковничиха. Жена Корнеева. И Сашку, племянника Сашку, этого странного, молчаливого, неприветливого, чтобы вон из моего дома! Взрослый уже, самостоятельно должен жить.

Впереди много хорошего, думал Сашка, снисходительно прислушиваясь к тому, как несостоявшаяся полковничиха стыдливо собирает свои тряпки. Впереди – поиск семнадцатой тетради, думал Сашка. А это проще простого. Он же дружит с ними, с Машкой и с Игнатом, дружит. Что ж они, с ним не поделятся, что ли? Вместе же все «раскапывали»… Сашка заставил себя встать, скривившись от боли, нашел брошенную на обитую бархатом козетку свою куртку, вытащил из нагрудного кармана фотографию. Они втроем – Игнат, он и Машка – хохочут счастливо, потому что Игнат выставил фотокамеру на камень, поставил таймер и в тот момент, когда камера должна была щелкнуть, в объектив своим любопытным кожаным носом влезла Лушка. Оттого и люди на фотографии искренние, веселые и беззаботные.

Сашка вложил фотографию обратно в нагрудный карман куртки, прошел в спальню, оперся плечом о косяк двери и так стоял, потягивая ликер маленькими глотками, следя за тем, чтобы Катерина не утащила еще что-нибудь. Из его дома.