Алексей Викторович умирал полтора месяца. Все это время наточенными им карандашами пользовались: и секретарша, и бухгалтер, и жена. Он лежал в коме, а в школе тем временем творилось черт знает что. Бухгалтерша чуть не оттяпала себе большую часть предприятия, которое состояло из нескольких фирм-поплавков (сегодня есть, завтра нет), всеми делами этих фирм – сокрытием доходов и неуплатой налогов, увольнением работников «по собственному желанию», их наймом в новой фирме, исчезновением учеников и приписыванием фантомных затрат – занималась бухгалтерша, многие нематериальные активы – лицензии, патенты и прочие объекты интеллектуальной собственности – по бумагам принадлежали ей (когда-то она убедила директора, что так безопасней, и он согласился, с тех пор, регулярно уничтожая и воссоздавая фирмы-поплавки, она переписывала всю продукцию и все проекты на свое имя). Узнав о намерениях бухгалтерши, Эльвира пришла в бешенство. Где-то что-то разбилось. Карандаши летали как дротики. Поговаривали о какой-то драке. Кто-то на кого-то собирался подать в суд. Казалось, по мере угасания жизни директора умирало и его дело. Затем шептались, будто компромисс найден, но никому от этого легче не станет: школа будет продана.
«Потому что Эльвира не в состоянии вести дело».
Каждый день натыкалась на что-нибудь непонятное и теряла самообладание. Предприятие, которое казалось таким основательным, прибыльным и перспективным, даром что требовало времени и сил, так еще и разваливалось на глазах. В сейфах обнаружились директором подписанные бумаги, свидетельствовавшие об обязательствах перед туманными вкладчиками, представитель интересов которых слез со стремянки, снял халат электрика, надел деловой костюм и предложил пойти на грабительскую сделку. У Эльвиры сдали нервы. Помимо этих неприятностей, предстояло принять страшное решение. Какая-то интрижка с учительницей больше не имела никакого значения – все это в прошлом, которое немедленно станет очень глубоким прошлым, как только в больнице отключат аппарат жизнеобеспечения.
Поэтому когда говорили, что Эльвира в первую очередь уволит «пассию директора», они ошибались: Зоя проработала до сентября и уволилась сама – у нее и правда не было групп, так как их уже никто не набирал. Даже для Боголепова. Он ходил туда по инерции. В надежде рядом с Зоей увидеть ее фантастическую дочь. Своей презрительной ухмылкой Аэлита сводила его с ума. Иногда она сидела на пластмассовом стуле в фойе: небрежно, по-ковбойски вытянув ноги в грязных полусапожках с острыми носами, читала какой-нибудь роман с кошмарной готической обложкой (в последний раз – «Тень автора» Джона Харвуда). Освещенная мерцанием смартфона, с отсутствующим видом шла по сумеречному коридору: джинсы, спортивная кофточка
Ее мать появилась у самого лифта. Он за ней.
– Зоя, подожди, пожалуйста!
Она задержала лифт. Улыбаясь:
– Спасибо.
– Что случилось?
– Нет, ничего.
– Куда летишь?
– Никуда. Просто, – понизил голос до шепота (в лифте!), – искал предлог сбежать.
– Тоже никак?
– Да.
Оба смущенно улыбнулись.
– А ты?.. – неловко спросил Павел. – У тебя группа или?..
– Нет, я вещи забрала. Ухожу. Все. С концами.
– Не секрет куда?
– Нет, не секрет. Я свое дело открываю. – Он поднял брови, будто первый раз слышит. – Об этом с тобой хотела поговорить.
Это было ожидаемо. Но виду не подал.
– Конечно. Мой телефон знаешь. Звони!
– А сегодня?..
– Сегодня совсем никак. Тороплюсь, – соврал он (надо оставаться скользким объектом).
– Понимаю. Подыскал себе что-нибудь?
– Перебираю варианты… – И прочистил горло для важности (врать так врать).
– Я позвоню. – И после паузы добавила: – Оказывается, меня заманить пытались. Все друг друга тянут, кто куда… Хаос.
– Да, точно,
– Если б
– Я никого никуда не тяну, – улыбнулся.
– Зато я тяну. Добавлю тебе еще один вариант. – Опять смущение (ей идет).
– Хорошо. – Двери. Он пропускает ее вперед. В вестибюле только вахтер. – Сугубо между нами, один вариант я сплавил в небытие сразу: Кудрявцева предложила кое-что, но так как я ее не выношу…
– Я тоже. – Зоя шумно выдохнула. – Еще с универа.
– Вы учились вместе? – Его глаза загорелись (всегда замечала, что любит сплетни).
– Да, – посмотрела в сторону лестницы: никого. – Она была нашей старостой.
– Господи!..
– Ты представить себе не можешь, какие она номера откаблучивала… Вплоть до того, что набивалась на похороны матери нашего декана. Ее всегда тянуло…
– Некрофилка?..
– Не думаю, просто ей хотелось, как бы это сказать… Не спешишь?
– Пять минут есть.