Аргонавты

Радуйтесь, смертные! Дело обновления, начатое Диоником, завершается теперь. Зевс тронул богиню Латону лучами своей любви, на блуждающем острове Делосе родила она двух божественных близнецов, Аполлона и Артемиду.

Артемиде отец даровал власть над лесами и над зверями лесными, она его оберегает, и ей должны молиться охотники, чтобы безнаказанно вынести из леса свою добычу.

Аполлону же лук и стрелы пригодились для другого великого дела: он отправился на Парнас, сразил вещего змея Тифона и принял от Матери-Земли ее чудесное знание. Отныне Аполлон пророчествует на Парнасе в святой ограде дельфов; и он всеведущ, и через него его отец, владыка Зевс. И не будет конца его царству, как не будет разлада между ними и Матерью-Землей,- разгорячился Кастор под взглядом красавицы Медеи.

И чем дольше смотрела на него красавица, тем больше и больше хотелось Кастору нравиться ей, не знал он, отчего и почему, только пустил в ход все свое красноречие, опьяневший от ее, горящих огнем, глаз.

Есть Зевс, будет и был он! - кричал возбужденный Кастор,- воистину молвлю, велик Зевс! Я возвещаю вам время великого пришествия: сооружайте алтари, воскуряйте фимиам, закалывайте жертвы в честь божественных близнецов, Аполлона и Артемиды и их благословенной матери Латоны!

И народ высыпал на улицы, послушный пророческому зову; быстро выросли алтари, благовонный туман фимиама вознесся к небесам, жертвенная кровь полилась струями, и благословенные песни огласили город.

Но одна душа осталась чужда всеобщей радости. Это была душа гордой царицы Ниобеи.

«Как? В честь ее бывшей подруги Латоны воздвигают алтари? За что? За то, что она двоих детей родила? Двоих - велика заслуга! Она, Ниобея, не двоих, а две седмицы подарила своей новой родине!»

Не помня себя от гнева, она позвала свою свиту и быстро спустилась к ликующему народу. Ее появление расстроило благоговейную радость толпы, песни умолкли, все гадали, что скажет царица.

Безумные, ослепленные! - кричала она.- Стоит ли воздвигать алтари какой-то матери двух жалких близнецов? Уж если кому, то мне их надлежит воздвигать, мне, окруженной таким роскошным цветом прекрасных и могучих детей!

И не дожидаясь ответа толпы, она своим царским посохом опрокинула ближайший, наскоро возведенный из дерна алтарь.

Народ обомлел, никто не решался последовать дерзновенному примеру, но никто и не отважился прекословить гневной царице, которую все привыкли слушаться. Наступило гробовое молчание.

И вот послышался сначала тихий, потом все громче и громче протяжный, раздвигающий плач, он доносился со стороны того здания - палестры, в котором сыновья Ниобеи упражнялись в беге, борьбе и других, приличествующих их возрасту, играх.

Все громче и громче - и вот стали приносить их самих, одного за другим, от старшего юноши с русым пухом на щеках до младшего, нежного мальчика, за которым, убиваясь, следовал его верный пестун. Все были бездыханными, и у каждого зияла рана в груди, и из раны, окруженная запекшейся кровью, выдавалась стрела - золотая стрела.

Крик пронесся по толпе:

Аполлон, помилуй нас, Аполлон!

Ниобея, пораженная своим горем, уже не возражала толпе, мрачно понурив голову, она медленным шагом последовала за теми, которые несли ее сыновей к ее дворцу в Кадмее.

Прошли через царские ворота, положили убитых на мураву внутреннего дворца. Растворились двери женской хоромы, выбежали юные сестры, бросились с громким плачем обнимать то того, то другого из дорогих покойников:

Что случилось? Кто убил их?

Аполлон убил их! - ответили жалобные голоса.

Нет! - строго сказала старшая из свиты,- ваша мать их убила своим нечестивым высокомерием.

Эти слова заставили очнуться погруженную в грустные раздумья царицу. Она подняла голову, окинула взором дочерей, обряжавших своих убитых братьев: в своем горе они были еще прекрасней, чем раньше в своей радости. Опять гордая улыбка заиграла на ее бледных губах.

О, не ликуй жестокая,- крикнула она угрожающе подняв руку к небесам.- Я все еще благословенная мать в сравнении с тобой. После стольких смертей я все еще побеждаю!

Прозвучало слово и умолкло - и все умолкли. Тишина - жуткая, зловещая тишина.

Вдруг послышался странный свист - и вслед за тем одна из девушек со стоном упала на грудь распростертого у ее ног брата. За ней вторая, третья, еще другая. Осталась одна, младшая совсем еще девочка, с громким криком бросилась она к матери.

Тут уже всякая гордость оставила царицу, она обвила своим плащом свое последнее дитя.

О, пощади! - взмолилась она.- Хоть одну, хоть эту маленькую мне оставь!

Но было уже поздно. Сверкнула золотая стрела - и головка, и нежные руки беспощадно свесились с бездыханного тела.

И опять воцарилось молчание - в этот раз надолго. Ниобея застыла в немом горе, склонившись над телом своей девочки, но из остальных никто не хотел звуком или движением нарушить гробовую тишину - не хотел, а вскоре и не мог. Все застыли. Застыл и Амфион, когда он, вернувшись, увидел, во что превратился его недавно еще цветущий дом.