Аргонавты 98-го года

Он собрал несколько сухих веток и разложил костер на снегу. Червяк торопился, потому что мороз начинал пробирать его до костей, и он был испуган. Все было готово. Оставалось только зажечь спичку.

Куда к черту запропастились спички? Без сомнения, он не мог оставить их там, на стоянке. С лихорадочной торопливостью он перерыл свой узел. Нет, там их не было. Неужели он обронил их по дороге? Ему пришла дикая мысль вернуться назад, но он вспомнил о Локасто, оставшемся лежать в палатке. Он никогда не решился бы взглянуть на это. Но он должен добыть огонь, иначе он замерзнет на смерть сейчас же. Его пальцы уже коченели.

Уф, быть может, у него найдется немного спичек в карманах. Нет… да, у него были: одна, две, три, четыре, пять. Пять тонких фосфорных спичек, выпавших из пачки и застрявших в углу его пиджачного кармана. Он нетерпеливо чиркнул одну. Ветки загорелись, пламя вспыхнуло. О, это было чудесно! У него был костер, огонь.

Он сварил чаю и поел немного хлеба и мяса. После этого он почувствовал, что силы и мужество снова вернулись к нему. У него оставались еще четыре спички. Четыре спички значили еще четыре костра, а это обеспечивало еще четыре дня путешествия. За это время он достигнет Даусоновского округа.

В эту ночь он разложил большое пламя, свалив несколько деревьев. Лежа в своем спальном мешке, он хорошо отдохнул и на ранней заре снова был на ногах.

Был ли когда-нибудь такой ужасный, вымораживающий душу, холод? Он проклинал его с каждым дыханием. В полдень он почувствовал сильный соблазн разложить новый костер, но удержался. Ночью ему не повезло, потому что одна из его драгоценных спичек оказалась всего на всего лучинкой, чуть окрашенной розовым на конце. Несмотря на все его старания, она никуда не годилась, и он был вынужден употребить другую. У него оставалась только одна - последняя спичка.

Ладно, он должен двигаться с исключительной быстротой. Итак, на следующий день в паническом страхе он сделал большой конец. Он должен быть близко от одного из золотых ручьев. Поднимаясь на гребни хребтов, он всякий раз ожидал увидеть голубой дым огней над хижинами. Но вокруг было все то же пустое безлюдье. Настала ночь и он приготовился к ночлегу. Снова он свалил несколько деревьев и сгреб их в кучу. Он был очень утомлен, голоден, ему было очень холодно. Какое чудесное пламя он разведет сейчас! Как славно взлетят и запрыгают огненные языки. Он собрал сухого мха и хвороста. Никогда холод не казался ему таким жестоким. Становилось темно. Небо над ним мерцало крупными факелами и на снегу блестели странные тревожные огни. Это был волшебный зловещий свет, выжидавший в союзе с темнотой. Он содрогнулся и его пальцы задрожали. Затем все также бережно он вытащил самое драгоценное из сокровищ - последнюю спичку. Он должен торопиться. Его руки дрожали, замерзали, почти коченели. Он ляжет на снег и быстро чиркнет ее…

- О, боже.

Маленькая тонкая спичка выпала из его онемевших пальцев. Вот она лежит на снегу. Он осторожно поднял ее с безумной надеждой, что она не испортилась. Он чиркнул ею, но она согнулась вдвое. Он снова чиркнул, головка отскочила. Он погиб.

Он упал вперед на лицо. Руки его онемели, были мертвы. Он лежал, опираясь на локти, тупо устремив глаза на незажженный костер. Прошло пять минут. Он не двигался, не вставал. Он казался ошеломленным, отупевшим, пораженным ужасом. Ему чудилось, что он коченеет, деревенеет, а темнота все сгущалась вокруг. Ему пришло в голову, что нужно выпрямиться, чтобы те, кто найдет его, смогли бы опустить тело в гроб. Он не хотел, чтобы ему ломали руки и ноги. Да, он выпрямится. Он попробовал, но не смог и остался так, как был.

Пустыня, казалось, смеялась над ним, жестоким, насмешливым, утонченно-злобным смехом.

В пятнадцать минут холод умертвил его. Когда его нашли, он лежал, как бы отдыхая, опираясь на локти, уставившись полными ужаса глазами на свой незажженный костер.

Глава XII

- Что за дьявольская ночь, - сказал Полукровка. Мы с ним были в гостях у Джима, в хижине, которую он выстроил на Офире. Джим торопился закончить свои гидравлические сооружения к наступающей весне, и мы изредка навещали его. Старик очень беспокоил меня. Это был уже не тот веселый оптимист Джим, которого я знал в дороге. Он стремился жить один, сделался угрюмым и необщительным. Он интересовался только своей работой, а если и брался чаще обыкновенного за библию, то лишь для того, чтобы зачитываться все с большим увлечением суровыми древними пророками. Было очевидно, что Север странно влияет на него.

- Господи! Ну, и дует же. Как будто ветер имеет зуб против нас и старается вывести нас из строя. Это напоминает мне вьюги там на северо-западе, но только в десять раз хуже.

Полукровка начал рассказывать нам о снежных бурях, которые ему пришлось вынести, тогда, как мы, собравшись вокруг печки, прислушивались к чудовищным завываниям ветра.

- Почему вы не закупориваете основательней свою хижину, Джим? - спросил я. - Снег залетает кое-где в нее.