Аргонавты 98-го года

Итак, мы оставили дорогу и погрузились в девственную пустыню. О, как тяжело было двигаться. Часто нам приходилось идти просто по руслу ручьев, погружаясь по колено в лужи, преодолевая усыпанные валунами преграды. Чтобы обогнуть большой изгиб реки, пришлось продираться сквозь кустарник. Каждый ярд имел, казалось, свои препятствия. То перед нами был сваленный лес и спутанные заросли кустарника, презиравшие наши сверхъестественные усилия проникнуть в них; то вязкие трясины, из черной глубины которых с трудом поднимались пузыри и точно ноги пауков торчали серые корни деревьев, цепляясь за липкую грязь его берегов; то тинистое дно, густо поросшее тростником, то прокаженные топи, усеянные невидимыми камнями. Обливаясь потом, мы прокладывали себе путь под жгучим солнцем. Колючие ветки цеплялись и задерживали нас. Упавшие деревья, казалось, с наслаждением преграждали нам дорогу. Не останавливаясь, мы трудились без передышки и, тем не менее, к концу дня результаты были довольно жалкие.

Нашим главным бичом были москиты. Днем и ночью они не переставали терзать нас. На нас были вуали и перчатки на руках, и мы могли презрительно смеяться над ними под своими доспехами. Но по другую сторону этой сетки они жужжали злобной, серой тучей. Когда мы поднимали вуаль, чтобы напиться, они свирепо накидывались на нас. Когда мы шли, они мешали нам двигаться, так что казалось, будто прокладываешь путь через сплошные стены их. Когда мы отдыхали, они налетали такими миллиардами, что мы в одно мгновение оказывались буквально окутанными мелкими атомами насекомых, тщетно старающихся прорвать сетку нашей одежды. Обнажить руку значило увидеть ее через мгновенье окровавленной, и мысль, что мы находимся в их власти, была мучительно ужасна. Днем и ночью их жужжание сливалось в сильный гул, и нам приходилось есть, пить и спать под нашими вуалями. Среди всевозрастающего запустения мы не встречали никаких признаков жизни, хотя бы кролика. Все было пустынно и покинуто богом. К наступлению ночи мешки становились очень тяжелыми, ноги очень уставали. Три дня, четыре дня, пять дней прошли. Ручей стал мельче и нерешительней, поэтому мы оставили его и начали переправляться через горы. Вскоре мы добрались до того места, где чаща леса уже не так мешала нам двигаться. Склон был крут, местами почти вертикален и покрыт необычайно глубокими порослями мха. По временам мы проваливались в него по колено, нащупывая под ними выступы острых камней. Карабкаясь, мы погружали руки в прохладные подушки мха и едва поднимались наверх. Он напоминал восточный ковер, покрывающий каменные ребра склона, ковер причудливой расцветки, странного рисунка, то малиновый и янтарный, то изумрудный и цвета слоновой кости. На нем росли березы нежной серебристой красоты, помогавшие нам взбираться.

Наконец, после утомительного путешествия, мы достигли черного мрачного, покрытого валунами, плато. Оно находилось выше линии леса и было устлано необычайно глубоким мхом пестрой окраски. Внезапно мы увидели перед собой два огромных каменных столба, торчавших среди унылой пустоты. Они имели должно быть около двухсот футов вышины и, как чудовищные часовые, обозревали в тоскливом одиночестве огромную тундру. Они поразили нас. Мы не могли постигнуть, какая странная прихоть природы водрузила их здесь.

Затем мы спустились вниз, в обширную долину, полную безмолвия, не нарушавшегося казалось с начала времен. Это место было так странно и тихо, что казалось населенным духами. То была зримая тоска, то была тишина, изваянная из камня и дерева. Я не решился бы спуститься в эту долину один, но даже теперь, когда мы втроем погружались в ее обитаемый смертью сумрак, я содрогался от ужаса.

Индейцы почитали эту долину. Они рассказывали, что издавна здесь совершались странные дела: долина наполнялась шумом, дымом и огнем, земля раскрывалась, изрыгая больших драконов, уничтожавших людей. И, действительно, все здесь напоминало огромный кратер потухшего вулкана: повсюду пузырились горячие источники, и серый пепел пробивался сквозь поверхностный слой почвы.

Дичи там не было и следа. В середине долины лежало уединенное озеро, черное и бездонное, обитаемое гигантской белой водяной змеей, неповоротливой, слепой и очень старой. Скитающиеся старатели клялись, что видели ее в час сумерек и что ее незрячие, широко открытые глаза были слишком ужасны, чтобы изгладиться из памяти.