Аргонавты 98-го года

Нам надо было перейти через болото, отвратительную трясину, и наши преследователи были за плечами. Мы пробовали идти по трясущейся почве, но тут я вдруг замечал, что она начинает погружаться. Я бросался к ней на помощь и тонул тоже. Мы были положены по шею в мягкую тину, а там, на берегу, не спуская с нас глаз, стоял наш главный преследователь; он смеялся над нами, он радовался, видя нашу гибель. И в бреду лицо этого человека казалось мне странно похожим на лицо Локасто.

Мы были в беседке из роз, она и я. Это было все еще в глубине истории. Мы, казалось, находились в дворцовом парке. На мне были чулки и камзол, а на ней длинное развевающееся платье. Воздух был полон благоуханий и солнечного света. Птицы распевали. Фонтан рассыпал в воздухе дождь сверкающих бриллиантов. Она сидела на траве, а я прижимался к ней, положив голову на ее колени. Я видел над собой ее лицо, склонившееся как лилия. Нежными пальцами она обрывала розу, и лепестки, подобно снежинкам, падали на меня. Потом меня неожиданно схватывали и отрывали от нее люди в черном, грубо старавшиеся заглушить ее крики. Меня увлекали прочь, бросали в зловонную темницу. Затем, однажды ночью, меня потащили снова, привели в залу, полную мрака и ужаса, и поставили перед свирепым судилищем. Они произнесли мой приговор - смерть. Главный инквизитор поднял маску, и в этих крупных чертах я узнал Локасто.

Затем наступила новая фаза моего бреда, в которой я боролся, чтобы добраться к ней. Ока ждала меня, томилась, надрывала себе сердце в тоске по мне.

«О, Берна, я должен увидеть тебя, должен, должен. Пустите меня к ней… сейчас… дорогая. Она зовет меня. Она в тревоге. О, ради бога, пустите меня, говорю вам… Она в селе. Вы не смеете держать меня. Я сильнее вас всех, когда она зовет… Пустите… пустите… О, о, о, вы делаете мне больно. Я слаб, да слаб, как ребенок… Берна, дитя мое, моя бедная девочка, я ничего не могу поделать. Гора давит меня. Слиток золота лежит на моей груди. Они сжигают меня. Мои жилы в огне. Я не могу прийти… Не могу, дорогая… я устал…»

Затем - лихорадка, бред, дикое метание по подушке, все миновало, и я остался лежать слабый, обессиленный, беспомощный, покорный своей судьбе.

Я был на солнечном склоне выздоровления. Блудный Сын оставался со мной до тех пор, пока была опасность, но теперь, когда я повернул за угол, он возвратился на ручьи, и я остался только в обществе своих мыслей. Я корчился и извивался на своей узкой койке. Мне казалось, что время никогда не пройдет. Я желал только одного: скорее поправиться и снова выйти. Потом, думал я, я женюсь на Берне и уеду «в ту сторону». Мне опротивели и страна, и все остальное.

Я лежал, думая обо всем этом, как вдруг заметил, что человек на соседней койке старается привлечь мое внимание. Его принесли в это утро, и он объяснил, что ушиблен лошадью. У него было сломано ребро и сильно разбито лицо. Он очень страдал, но был в полном сознании и делал мне слабые знаки.

- Послушайте, товарищ. Я узнал вас, как только уставил свои буркалы. Вы не узнаете меня?

Я с удивлением посмотрел на забинтованное лицо.

- Неужели вы не признаете человека, который чуть не спустил вас в шахту?

Тогда с содроганием я увидел, что это был Червяк.

- Это не лошадь так отделала меня. Это человек, - сказал он хриплым шепотом. - Вы знаете этого человека, самого ужасного дьявола во всей Аляске, Черного Джека: Будь он неладен! Он повалил меня и исколотил. Но я рассчитаюсь с ним когда-нибудь. Я только подстерегаю его. Я не хотел бы быть в его шкуре за самый богатый участок в Клондайке.

Глаза его горели мщением между белыми перевязками.

- Это все из-за маленькой девочки. Вы знаете, о какой девочке я говорю. Она пронзила Черного Джека на смерть, и чем дольше она станет сопротивляться, тем больше он будет лезть из кожи, чтобы заполучить ее. Вы не знаете этого человека. Ему еще никогда не приходилось получать холодное мясо.

- Расскажите мне, ради бога, в чем дело?

- Ладно, когда вы не пришли, девочка начала тревожиться. Я в это время делал стойку вокруг ресторана и она попросила меня отнести вам записку. Я обещал. Но в этот день я выпил и целую неделю после этого не дохнул трезвым воздухом. Когда я вернулся снова, я сказал ей, что видел вас и передал записку и что вы тотчас же придете.

- Прости вас небо за это.

- Да, это то, что я повторяю себе теперь. Да только поздно. Ну, неделя прошла, вы не показывались, а в это время Локасто жестоко преследовал ее. Она вся как будто заострилась, побледнела, и я видел: что она плачет почти все ночи. Тогда она дала мне другую записку и заплатила мне сто долларов, чтобы отнести ее вам. Я сказал, что на этот раз она может положиться на меня. Я обратился в скачущего козла и пустится в путь. Черный Джек, должно быть, подслушал, потому что он встретил меня за городом и обвинил в том, что я взял поручение. Затем он накинулся на меня, как дикий зверь, и отделал здорово и чисто. Но я прищемлю его теперь.

- Где записки? - закричал я.