Аргонавты Времени (сборник)

Когда наконец доплыл, звезды уже усыпали все небо. Стало темнее, и вода подо мной засветилась яркими искорками. Ну, вы знаете – фосфоресценция. Толком и не разобрать, где звезды, а где она, – даже голова закружилась. Временами кажется, что плывешь вверх тормашками. Челнок впереди чернел, как смертный грех, а рябь на воде под бортом сверкала жидким пламенем. Понятное дело, забираться внутрь я побаивался – кто знал, на что еще способен последний туземец! Он, похоже, свернулся клубком на самом носу, так что корма приподнялась над водой. Челнок медленно кружился в дрейфе, будто вальсировал. Я ухватился за корму и осторожно подтянулся, затем вскарабкался на борт с ножом в руке, готовый броситься вперед. Думал, туземец проснется, но он даже не шелохнулся. Так я и остался на корме крошечного суденышка посреди спокойного светящегося моря с россыпью звезд над головой – сидел и ждал, что будет дальше.

В конце концов, так ничего и не дождавшись, я окликнул туземца по имени. Он не ответил. Сам я настолько вымотался, что приближаться не рисковал. Так и сидел, пару раз даже, наверное, вздремнул. Только когда рассвело, я понял, что он дохлый как бревно и уже весь распух и посинел. Три яйца и кости эпиорниса лежали посредине челнока, в ногах у мертвеца стоял бочонок с водой, рядом – немного кофе и сухарей, завернутых в номер кейптаунского «Аргуса»[68], а под телом нашлась жестянка с метиловым спиртом. Весла не было, как и ничего на замену, если не считать той жестянки. Оставалось лишь дрейфовать, пока меня не подберут.

Я осмотрел чернокожего, признал виновной неизвестную сколопендру, змею или скорпиона и выкинул труп за борт. Потом напился воды, погрыз сухарей и принялся осматриваться, хотя из такой низкой посудины особо много не увидишь. Так или иначе, на горизонте не обнаружилось ни берегов Мадагаскара, ни вообще какой-либо земли. Виднелись только верхушки парусов – неизвестная шхуна шла на юго-запад, – но и они вскоре исчезли. Солнце меж тем поднялось уже высоко и начало жарить вовсю. Господи, ну и пекло – чуть мозги не сварились! Сперва я окунал голову в море, а потом взгляд упал на «Аргус». Я улегся на дно челнока и накрылся газетным листом. Отличная штука эти газеты! Прежде я ни одной не прочитал до конца, но до чего только не дойдешь, когда останешься вот так вот совсем один. Я перечел тот несчастный «Аргус» раз двадцать, наверное. Смола на бортах челнока плавилась от жары и вздувалась пузырями…

Дней десять меня носило по волнам, – продолжал человек со шрамом. – Легко сказать, а? Каждый день повторял предыдущий. Солнце так пекло, что наблюдать за горизонтом я мог только утром и вечером. За первые три дня я не видел больше ни одного паруса, а потом с тех судов, которые успевал заметить, не видели меня. На шестую ночь мимо прошел корабль меньше чем в полумиле – яркие огни, открытые иллюминаторы, – будто огромный светляк во тьме. С палубы доносилась музыка, а я стоял и вопил ему вслед. На второй день я расколупал с конца одно из яиц эпиорниса и попробовал на вкус. К моей радости, оно оказалось съедобным. Припахивало слегка, но не тухлятиной – чем-то напоминало утиное. С одной стороны желтка было что-то вроде круглого пятна дюймов шести величиной с кровяными прожилками и белым рубцом лесенкой. Выглядело подозрительно, но тогда я еще не понимал, что это значит, да и привередничать не собирался. Вместе с сухарями и водой из бочонка мне хватило того яйца на три дня. Еще я жевал кофейные зерна – для бодрости. Второе яйцо я вскрыл на восьмой день… и испугался.

Человек со шрамом помолчал.

– Да, – кивнул он, – в яйце оказался зародыш. Вам трудно поверить, понимаю. Но я-то видел собственными глазами! Яйцо пролежало в той холодной черной грязи лет триста, и все-таки ошибиться было невозможно. Внутри сидел – как его? – эмбрион, скрюченный, с большой головой и бьющимся сердцем. Желток сморщился, и его, как и всю скорлупу изнутри, обволакивали какие-то пленки. Выходило, что в лодчонке посреди Индийского океана я высиживал яйца самой большой из вымерших птиц. Если бы старик Доусон только знал! Стоило это жалованья за четыре года, как думаете?

Тем не менее еще до того, как показался коралловый риф, мне пришлось сожрать драгоценную диковинку до последней крошки – хотя некоторые куски были противней некуда. Третье яйцо я не трогал. Смотрел на свет, вот только за толстой скорлупой не мог разобрать, что творится внутри. Казалось, будто слышится биение пульса, но это мог быть просто шум в ушах, как бывает, когда прислушаешься к морской раковине.