Аргонавты вселенной

Тревожная мысль мелькнула в голове Василия: не произошло ли несчастье с Николаем Петровичем? Он быстро расстегнул пряжки ремней, которые привязывали его к гамаку, соскочил на пол. Странно: он шатался, он лишь с большими усилиями переступал с ноги на ногу. Тело, уже привыкшее к невесомости, к особой легкости движений — было теперь непослушным, отяжелевшим. Впрочем, все это — пустяки. Скорей туда, к Николаю Петровичу!

Здесь, в навигаторской рубке, было немного светлей. Было ясно видно — Николай Петрович лежал на боку, странно перевесившись через край пульта управления. Руки его повисли, одна нога была на кресле, другая беспомощно свисала с пульта, не опираясь на пол. Николай Петрович время от времени тихо стонал.

Василий побледнел. Он почувствовал, как задрожали у него пальцы.

— Николай Петрович! Николай Петрович, что с вами?. — проговорил он, осторожно прикасаясь к руке Рындина.

Старый академик тихо простонал:

— Воды…

И вмиг Василий вновь сделался энергичным, проворным и подвижным юношей, каким он был ранее. Чувство ответственности, сознание необходимости помочь Рындину — преодолели невольную вялость.

Он осторожно поднял обессилевшее тело Рындина и посадил старика в кресло. Голова Николая Петровича опустилась на мягкую спинку. На лбу Рындина запеклась кровь; глубокий порез проходил через весь лоб. Глаза Николая Петровича раскрылись. Потускневший взгляд остановился на Василии. Губы зашевелились.

— Воды… — опять услышал Рыжко.

Как молния рванулся Василий назад в каюту, схватил там бутылку с водой, чашку, налил воды и подал Рындину. Тот, не отрываясь, жадно выпил. Теперь академик дышал ровнее. Он внимательно смотрел на Василия, пытаясь что-то у него спросить. Говорить ему было еще трудно. Однако Василий понял вопрос сразу, как только Николай Петрович начал:

— А как…

— Кажется, все в порядке, Николай Петрович — быстро ответил Василий, — сейчас я вам все скажу. Все живы, здоровы. Только спят. Вот сейчас!

Он снова сбегал в центральную каюту. Уже из дверей он увидел, что Гуро поднялся и стоит, расправляя руки.

— Товарищ Гуро, — обратился к нему Рыжко, — с Николаем Петровичем неладно. И я не знаю, что с Соколом…

Но тихий голос Сокола сразу успокоил его:

— Со мной ничего. Просто, слабость. А вот что с Николаем Петровичем?

— Довольно лежать, Вадим, — тоном приказания сказал Гуро. — Вылезайте из гамака. Надо работать. Василий, пойдем к Николаю Петровичу. Что с ним?

Через несколько минут все слушали слабый еще голос Рындина. Старый академик, руководитель небесного корабля, до последнего момента не сходил со своего поста. Последний удар ракеты о почву вытолкнул его из кресла и бросил на пульт, на рукоятки. Ударившись лбом о пульт, Николай Петрович поранил голову. Кровь залила лицо, но думать об этом было некогда. Вслепую Рындин нашел ручки управления электричеством и выключил рубильник, чтобы случайное замыкание тока не наделало беды. Потом, почувствовав, что ракета остановилась и лежит неподвижно, Рындин попробовал подняться. Но не смог. Непреодолимая слабость охватила его тело. Он потерял сознание. Сколько времени он пролежал так, между креслом и пультом, он не знал.

— Кажется мне лишь, — добавил он, — что часы показывали в момент нашего падения двенадцать часов и тридцать четыре минуты. А сколько теперь?

Взгляды всех остановились на циферблате главных часов. И общий возглас удивления раздался в каюте: часы показывали девять часов и восемнадцать минут!..

— Что-то не так, — сказал хмурясь Гуро. — Не представляю себе, чтоб мы все пролежали без сознания около девяти часов.

— И тем не менее, это очевидно так, — склонил голову Сокол. — Странно лишь, что сознание потеряли мы все сразу. И почти одновременно оно к нам вернулось.

Рындин молчал, что-то обдумывая. Наконец, он сказал:

— Факт остается фактом. Мы лежали без сознания приблизительно девять часов. Я думаю, что такой долгий и общий обморок является реакцией человеческого организма на внезапное появление веса.

— Веса?

— Да. Других объяснений я дать пока что не могу. Появление веса — немаловажный фактор. Я еще и сейчас чувствую слабость. Мне трудно пошевелить ногой или рукой.

В доказательство этого, Рындин медленно поднял руку, рассматривая ее, как что-то новое и незнакомое. Василий совсем неожиданно засмеялся:

— Так или не так, а все в порядке. Мы — на Венере! Ура, ура, ура — и так трижды! Первое собрание представителей широких человеческих трудящихся масс на негостеприимной нашей соседке Венере объявляю открытым!

Он отступил на шаг и торжественно продолжал, с радостью замечая, как появляются первые улыбки на встревоженных лицах его товарищей:

— Позвольте поздравить вас, уважаемые товарищи, с прибытием. Это знаменательное событие в нашем ракетном житье свидетельствует о том, что мы живем, будем жить и с честью выполним нашу задачу. Жалею лишь, что еще не явились приветствовать нас представители трудового населения Венеры…

Он замолчал, беспокойно потирая рукой лоб.

— Что такое, Василий? Почему прекратилась ваша речь? — спросил у него Сокол, еще улыбаясь. — Такое красноречивое вступление — и вот тебе!