Аргонавты вселенной

Рындин лежал возле скалы. Он не шевелился. Синие губы его бессильно открылись. Грудь не поднималась. Он был или в обмороке, или… Дальше Сокол не осмелился думать.

Быстрым движением он поднялся. Острая боль в боку заставила его сразу согнуться. Пересиливая эту боль, Сокол схватил безжизненное тело старого академика поперек туловища, поднял его и понес к люку. Он шатался, что-то как ножом резало ему бок. С громадными усилиями он открыл люк и ввалился вместе со своей ношей внутрь ракеты.

Подняться наверх у него не хватало сил. Ползя на руках и ногах, Сокол тащил за собою Николая Петровича. Вот, наконец, внутренние двери, ведущие в центральную каюту. Последним усилием он открыл их, прополз внутрь и втащил тело Николая Петровича.

Двери с мягким скрипом автоматически закрылись за ним.

Дрожащими руками Сокол снял шлем. Скафандр снимать он не стал, не мог. Что с Николаем Петровичем?

Старый академик недвижимо лежал на полу. Ни одной кровинки не было у него в лице. Посиневшее, безжизненное, оно мертвенно смотрело вверх своими полураскрытыми глазами.

— Николай Петрович… Николай Петрович!.. — с отчаянием позвал его Сокол.

Молчание.

— Николай Петрович!.. — еще раз крикнул Сокол, слегка дотронувшись до старика и боясь смотреть ему в лицо.

Рындин неподвижно лежал на полу.

НЕОЖИДАННАЯ ПОМОЩЬ

Василий ясно слышал, как в его левом виске стучал маленький острый молоточек. Тук… тук… тук… Вспотевший лоб лежал на холодном стекле шлема. Юноша знал: вот еще секунда — и конец. Грозное ворчание приблизилось к нему. И эта поднятая лапа с зубчатыми краями… Неужели же это последнее, что довелось ему увидеть в жизни?..

Как бы большая и длинная разорванная кинолента пронеслась перед его глазами. Отдельные кадры ее останавливались, задерживали на себе внимание и мчались дальше, исчезали, освобождая место для следующих. Сколько может человек вспомнить за несколько секунд? Кажется, немного, но за эти несколько секунд Василий успел увидеть так ясно, словно бы все стояло у него перед глазами, — успел увидеть почти всю свою жизнь.

Вот он, Василий, еще маленький, забрался в шкаф, где лежали памятки об отце, его вещи. Никто не заметил этого, и через пять минут маленький Вася появился перед родными в буденовке и с саблей, тащившейся вслед за ним по полу. И как он проливал слезы, когда мать отобрала у него эти замечательные вещи!..

И еще раз он плакал горючими слезами, когда побывал с матерью в мавзолее Ленина. «Мама, неужели Ленин никогда не встанет?» — спросил маленький Вася. И, услышав ответ, горько заплакал: ему так хотелось, чтоб Ленин опять был живой!

Экзамены в школе. Василий — отличник. И вдруг, неожиданно, он забыл формулу воды. Невозможно, по-глупому смешно, но забыл и не мог вспомнить, до тех самых пор, пока преподаватель, поняв, что мальчик волнуется, отпустил его на минутку на место. А затем — как блестяще Василий доказал свои отличные познания!

Маруся… его черноглазая приятельница, вместе с которой он обсуждал возможности своего путешествия в межпланетном корабле Рындина… теперь она, вероятно, вспоминает о нем, милая, дорогая Маруся…

Всего несколько секунд — и столько воспоминаний, столько мыслей!.. И вдруг Василий услышал резкий звук выстрела. Юноша вздрогнул: это чудится ему, чудится!..

Но вслед за этим раздался второй выстрел, совсем близко у его головы. Или это был уже не выстрел, а взрыв? Дикий рев ответил на это.

Помощь? Откуда? Кто?

Порывистым движением Василий поднял голову, но тотчас же опустил ее снова. Потому что он узнал спокойный, властный голос Гуро:

— Юноша, не шевелиться! Лежать все так же, как лежал до сих пор. Ни одного движения. Я управлюсь один.

Гуро уже сидел на выступе, свисавшем в верхней части пещеры, на противоположной ее стороне. Он держал в руках свою короткую автоматическую винтовку, из которой еще тянулась тоненькая струйка дыма, заметная в ярком луче электрического прожектора, направленного вниз. Вниз смотрел и охотник.

Страшный гигант, уже занесший над Василием лапу, беспомощно махал теперь ею в воздухе. Собственно, это была уже не та лапа, которую видел только что Гуро. Ловкий охотник в какую-нибудь долю секунды прицелился, выстрелил и раздробил лапу чудовища. Разрывная пуля его винтовки наткнулась на сопротивление и доказала, на что способны эти крошечные снаряды. Толстый слой твердой оболочки лапы был разорван в куски; мускулы висели на ниточках жилок. Чудовище свирепо ревело; должно быть, ему было знакомо чувство боли.

Оно недоумевало. Вот только что перед ним был враг, который стрелял, теперь этот враг лежит неподвижно, должно быть — мертвый. А опасность появилась с другой стороны. Что это еще за опасность? И почему не действует лапа?

Непонимающими глазами чудовище искало эту вторую напасть, забывая про первого врага. Его длинные усы, словно обнюхивая воздух, быстро двигались и извивались.

Именно этого и хотел Гуро.

— А ну-ка, посмотри сюда. Я тут, тут, голубушка; иди, нападай на меня, — бормотал Гуро сквозь сжатые зубы, — иди, иди сюда. Да вот я где!