Argumentum ad hominem

Теоретически все примитивно просто: вместо мертвого носителя информации ищешь хотя бы полуживого. Да, противникам оживленного общения не подойдет, так я и не навязываюсь. Но когда напрямую говоришь с человеком, все случается, как надо. Или не случается, но зато сразу, без долгих бдений за картотеками.

Конечно, степень достоверности добываемой информации может и обязана хромать. Но кто поручится за правдивость сотню раз переписанных хроник? А если ещё и переведенных с трех древних языков на четвертый, то вообще беда. Пусть любители разбирают и разбираются, я же предпочитаю сразу кушать готовое блюдо, а не тратить кучу времени на поиски продуктов и выбор рецепта.

Я люблю слушать.

Когда мы что-то рассказываем друг другу, вольно или невольно тоже задаем этому устному тексту ритм. И в речи намного проще, чем на печатной странице, уловить чувства автора. Даже если он великолепный актер и заготовил выступление заранее, обязательно возникнут моменты, по которым понимаешь: а вот это его, действительно, задевает. Волнует, радует, злит, печалит, греет, вдохновляет. Оно самое, истинное. То, чему автор посвятил огромное количество своего времени и во что вложил частичку себя. Если это то, что ты искал – бинго! Если нет, слушай дальше или вежливо прощайся.

Вот и я собиралась обращаться не к пыльным архивам, а к их живым аналогам, старым перцам и перечницам, которых в коллегии всегда было пруд пруди, и которые всегда были рады…

Всегда, но не сегодня.

Входная зона и та уже смущала своей безлюдной тишиной. Даже взгляд, которым меня проводил до лифтов охранник, казался слегка удивленным, словно спрашивающим: зачем она-то сюда пришла, если другие остались дома?

Дальше становилось только хуже. Пустые коридоры, закрытые кабинеты. Пару раз, правда, попались навстречу клерки, но слишком юные, чтобы имело смысл задавать им вопросы. А те старушенции, на встречу с которыми я рассчитывала, категорически отсутствовали, все и разом. Так что, дверь кабинета мистера Рейнолдса я толкнула больше со зла, чем рассчитывая на успех. А она взяла и распахнулась, громко стукнув о косяк.

Джошуа Джезайя, по обыкновению величаво восседающий за столом, от такого обращения с предметами интерьера, немедленно пришел в укоризненное негодование. Проще говоря, охренел.

– Приветики, скелетики! Ну, хоть вы-то на своем месте, слава богу… А то остальных мышей по всему зданию днем с огнем не сыскать. Случилось чего?

– Мисс Дью…

– Нет, серьезно, все рыцаря испугались? Ну ладно, девчонки, могу понять: дело молодое, рисковое. Но нам-то с вами чего трепетать понапрасну? Если так подумать, это ему ещё пришлось бы отмахиваться, а не…

– Мисс Дью!

Конечно, у него был посетитель, который легко угадывался за спинкой кресла. Но мне непременно надо было выплеснуть накопленное. И прополоскать.

– А если честно-честно, положа руку на сердце, или что у вас там ещё от него осталось? В самом деле, кто-то куда-то восходит? А куда и зачем?

– Мисс Дью, извольте выйти вон!

Да, пожалуй, пора притормозить, а то ещё хватит старика удар. Апоплексический. А тут, опять же, свидетели присутствуют. И прибавится в моем послужном списке к совращению ещё и убиение. Хотя, звучит неплохо, надо будет иметь в виду.

– Ухожу, ухожу, ухожу. Вы только не волнуйтесь. И водички попейте обязательно. И до десяти досчитайте, на всякий случай. А то вены вон как вздулись, того и гляди…

– Мисс Дью!

Я постаралась хлопнуть дверью на обратном проходе не слабее, чем в первый раз.

Неприятно, когда планы рушатся. Ещё неприятнее, когда в живых остается тот, единственный, прибегать к которому не хотелось ни при каком раскладе. Потому что если хоть заикнусь о рыцарях, живой от Сусанны уйти не смогу. Не отпустит. Придется вырываться с мясом и кровью. Но если другого выхода нет…

– Подождите, пожалуйста!

Голос, окликнувший меня со спины, совершенно точно не принадлежал ни мистеру Рейнолдсу, ни кому-то из его ровесников.

– Мисс… Дью, я правильно расслышал?

Человек из кабинета? Быстро же он подорвался и поперся за мной: ещё не успела пройти даже половину коридора. И хотя мне сейчас не с руки пустые разговоры, подобное рвение заслуживает снисхождения. Возможно, даже официального представления.

– С кем имею честь?

Поворачиваясь, я ожидала увидеть кого-то самовлюбленного или, как минимум, самодовольного, потому что песенникам и не положено быть другими: слишком рано осознают свою силу и слишком быстро учатся её применять. Но тот, кто меня окликнул, хоть и был собратом по ремеслу, выглядел наперекор всем правилам.

Нельзя быть таким уютным. И улыбаться так осторожно, словно стараться никого не обидеть.

– О, моё имя вам вряд ли о чем-то скажет.

– Скажет, что вы – это вы. Вполне достаточно.

– Портер. Леонард Портер.

Интересно, о чем обычно думают родители, когда дают детям вычурные имена? Уж явно не том, как с ними потом жить дальше. С другой стороны, может, это в честь какого-то пращура, семейная традиция и иже с ней. Тогда можно только посочувствовать. Но комплект внешности и имени складываться не очень-то желает.