Ариадна Стим. Механический гений сыска.

– Да кому он нужон? Посещения мы в здании, где благородных держат, пишем. А тут зачем? Много к ней кого таскалось, всех не упомнишь. Работяги все как один... А, да, сестра к ней еще ходит, еду приносит. Как на фабрике выходной, она всегда тут. Баба хорошая, ладная. Веркой звать, а фамилию не помню, она у нее другая, баба то замужняя.

– Мокротова, – сказал я, только сейчас осознав, насколько чертами лица Лиза была похожа на вечно заплаканную жену ветеринара.

Ариадна шагнула к выходу, а я задержался на минуту, протягивая сторожу пять рублевых монет.

– Купите цветной бумаги и еды. И позаботьтесь о ней. Я буду проверять.

Сторож задумчиво взвесил монеты и со вздохом отдал мне две.

– Три рубля возьму, ваше благородие. Пять пропью.

Часть вторая. Кошкин дом. Глава 6

11011

– Итак, что мы имеем, – задумчиво проговорил я, отправляя локомобиль прочь от лечебницы. – Вера Мокротова наверняка винит Кошкина в том, что случилось с ее сестрой.

– Но имеются ли против нее улики? Тем более что, проанализировав дело, я точно могу сказать, что ее компетенции не хватит для диверсий.

– Я тоже думаю, что простая упаковщика конфет не выведет из строя такую вещь, как жаротрубный котел. Да и паропровод – пусть железо трубы было старым и горячим, но его могла бы взять не всякая кислота.

– Этот факт кстати, позволяет нам исключить из подозреваемых огромную массу фабричных рабочих.

– Что, конечно, огромный плюс для нас. Однако вопрос у меня к Мокротовой все же есть.

В этот момент из клубов дыма наконец появилось здание сыскного отделения, и я дернул рычаг, направляя локомобиль в гараж. Чувствуя, как расследование подходит к концу, я спешно переоделся в рабочую одежду и направился на фабрику.

С Верой Мокротовой мне удалось встретиться один на один, когда она забежала в пустую каморку, чтобы взять приготовленный обед.

– Я знаю, что произошло с Лизой. Приношу соболезнования.

Вера обернулась, бесконечно устало смотря на меня.

– Если вам нужно чем-то помочь…

Девушка лишь покачала головой.

– Справимся сами.

– Ответьте лишь на один вопрос. Почему вы здесь еще работаете после этого? Вы тоже на годовом контракте и не можете уволиться?

Она кивнула и заплакала, а затем, не дав мне ничего сказать, выбежала прочь. Я остался один. Нет, точно не Вера. Не тот характер. Тогда кто? Лакрицина? Маловероятно, она Рассветову ненавидела. А если муж Веры? Я вздрогнул, поняв, что не знаю, какие у фабричного ветеринара были отношения с ее сестрой. В тот же момент в голове вспыхнул образ листка на флакончике с ядом. Аккуратно нарисованный кошачий череп. Вскочив, я кинулся к грубо сколоченному столу ветеринара, принявшись перерывать учебные пособия. Наконец в руках учебник по анатомии домашних животных. Я спешно пролистал страницы: лошади, собаки. Кошки. Череп насмешливо смотрел на меня с листа учебника. Абсолютно такой же, не отличающийся даже черточкой от того, что был на подброшенном Кошкину рисунке. За моей спиной раздались шаги.

– Виктор, что вы здесь делаете? И почему Верочка в слезах? – Мокротов нехорошо посмотрел на меня, но я к этому моменту я уже сидел на собственной постели, держа учебник под грудой тряпья.

– Я узнал насчет ее сестры. И спросил, почему она все еще здесь работает после такого.

Валентин выдохнул, как мне показалось облегченно.

– Конечно, как Новый год будет, она уволится. А сейчас ей куда? Нарушить контракт, так денег за весь год не будет, а чем кредит закрывать в лавке, еду-то там выдают под залог будущей платы. Да даже если бы и не было долга, деньги нам нужны. Лизе хоть лекарств каких купить сможем. Так что до светлого праздника Рождества никуда не деться нам из Кошкиного дома.

Валентин вздохнул и сел к столу. В его руке щелкнул длинный выкидной нож, и он принялся неспешно оттачивать карандаши.

Вечер я закончил в фабричной конторе. Мы вместе с Кошкиным сидели в его роскошном кабинете. Закипал самовар, на подносе передо мной лежали фабричные сладости. Кошкин, орудуя механической рукой, колол белоснежную сахарную голову.

– Ну что, Виктор, нашли мерзавца? – Промышленник вдруг ухмыльнулся в усы. – Что вы на меня-то смотрите и молчите? Вижу же, хотите сказать: вы, уважаемый Василий Львович, тут главный и распоследний мерзавец. Рассветову загубили, людей своих на фабрике душите...

Фабрикант пододвинул ко мне чай и пожал плечами.

– Нет, Виктор, я такой же, как и все остальные промышленники здесь. Даже получше. И без моралей давайте. Видите ручку-то мою? Мне ж ее те самые работнички и оторвали. Десять лет назад бомбу бросили в контору революционеры ихние, за то, что на уступки перед ними не шел. Так что я все права имею с ними не рассусоливать. Тем более что права эти – это права сильного.

Железная рука Кошкина вдруг сжалась и литая, тяжеленная сахарная голова разлетелась белоснежными осколками.