Арифметика подлости

Галина Евгеньевна насторожилась. Показалось? В дверь снова поскреблись – кто-то из своих, кто знает, что Юльку рано укладывают. Нахмурилась: кого принесло в неурочный час? Вечер вторника – никого не должно быть, кроме Мамудовича. Так он уж давно у Ольги.

На пороге улыбалась самозваная сваха:

– Я без предупреждения, вы уж извиняйте. Сюрприз хотели сделать. Дедка тоже сейчас придет – я его в магазин за шампанским отправила. Бумаги сделали…

Галина Евгеньевна стояла в дверях насмерть. Занесло же дурковатую старушку не вовремя! Да вся из себя радостная, еще и дед сейчас с шампанским притащится. Как же их выставить, чтоб не особо грубо?

Только было открыла рот, чтоб спровадить нежданную гостью: мол, Ольга с гриппом слегла. Да Ирина Станиславовна, по-прежнему стоя на пороге, зашуршала бумажкой:

– Документы у нотариуса справили. Завещание. Квартиру на Юленьку…

У, как! Ну нет, гостей, приносящих в клювике такие дары, из дому не выставляют. Нужно потихоньку завести сваху на кухню. Типа: как бы Юльку не разбудить – та действительно спала очень чутко. А Ольга гриппует в проходной комнате, ага.

Отступив на шаг, хозяйка впустила гостью. Шепнула:

– На кухню проходите.

Но гостья, не поняв намека, стала раздеваться в прихожей. Галина Евгеньевна ее и так, и этак подстегивала. Даже подталкивала в сторону кухни. А той хоть бы хны. Да еще и делала все ужасающе медленно: минуты две скрюченными артритом пальцами расстегивала пальто, потом никак не могла снять сапоги. Калоша старая! Галине Евгеньевне так и хотелось поддать ей для скорости – того и гляди Мамудович выйдет.

Так и есть – ах ты ж Боже ж мой же ж! Ай, как нехорошо получилось!

Пора покупать новые сапоги – молнии заедают, хоть плачь. А сами-то сапоги добротные, жалко выбрасывать.

Справившись с замками, Ирина Станиславовна начала распрямляться. Как поднималась, так и видела, снизу вверх: вот открывается дверь спальни, и на пороге появляются две пары ног: одни в брюках, другие в белых гольфах. Взгляд чуть выше, и она увидела утрированно короткое школьное платье. Огромная волосатая лапища мужчины влезла под юбку, по-хозяйски похлопала школьницу по голой попке…

И только после этого взору гостьи предстала полная картина: мужик лет под шестьдесят, черный, аки ворон, шлепал по голому заду не кого-нибудь – Оленьку, любимую невестку. Та почему-то была в наряде школьницы. Форменное платье расстегнуто до пояса, не прикрывая маленькую, будто девичью, грудь.

Шок придет позже. А пока Ирина Станиславовна удивилась: надо же, Юленьку родила, а грудка просто детская, совсем не женская. Только тут заметила, как здоровенной лапой мужик заткнул за пояс расстегнутого платья зеленые купюры. И еще увидела, как похотливая улыбка на скромном личике «школьницы» вдруг скисла, и в Оленькином взгляде, встретившемся с ничего пока не понимающим взглядом гостьи, мелькнула неприкрытая ненависть.

Бумажка с гербовой печатью выпала из рук Ирины Станиславовны:

– Оленька?! Как же, Оленька?…

* * *

Их с Чернышевым отношения зашли достаточно далеко. Марина не стремилась к ним. Больше того – она их не желала. Но и не сопротивлялась. Пусть все будет, как будет, а там посмотрим.

Нельзя сказать, что Валера оказался слишком настойчив – нет. Если бы она не захотела, ничего бы не случилось. Она сама решила перейти черту. Для нее это было словно последним подтверждением того, что с прежней жизнью покончено. Собственно, не только с прежней – просто с жизнью. Пока была жизнь – Марина пыталась ею управлять. Теперь осталось лишь существование. Значит, от нее вроде как ничего и не зависит.

Пусть ей будет плохо – но и предателю Кебе будет плохо. Может быть, еще хуже, чем ей. Он заслужил эту боль.

Они все еще женаты, и с этой точки зрения связь с Чернышевым считалась изменой. Но на самом деле… На самом деле никакой измены не было. Измена – это то, что сотворил Кеба. Когда за спиной, вероломно. С Оленькой.

К моменту Марининой измены они не жили вместе больше двух лет. Так что все правильно и даже закономерно. В конце концов, не стоит сомневаться: Кеба тоже давно не один. На то он и Кеба. На то он и переходный вымпел.

Другое дело, что особой радости близость с Валерой не приносила. Не то что он был неопытен, или неласков с нею, или слишком эгоистичен. Марина полагала, что ее неудовлетворенность имеет не столько физические корни, сколько моральные.

Она все еще любила мужа. Предателя мужа. Переходный вымпел и гордость «педульки». Вернее, давно уже не «педульки», и тем более никакая ни гордость. Зато до сих пор переходный вымпел. Она любила Кебу. Хуже того – знала, что это навсегда. Это ее проклятье. За то, что сама стала предательницей. За то, что разбила чужую семью. Пусть юридически семьи еще не было, но ведь фактически у Ольги с Кебой уже все сложилось. А тут она, разлучница. И кто теперь упрекнет Ольгу за то, что та вернула себе свое. Или не вернула, но лишь попыталась.