Арифметика войны

Хотя Глинников то и дело напевал себе под нос из Вилли Токарева: «Пора завязывать с профессией шакала», но с каждым новым материалом, с каждой новой поездкой по колхозам лишь глубже увязал. И у него уже не было сил что-то изменить в своей судьбе, он уже стал рабом чернильным (как говаривал Ницше), мелким газетным маракой, хотя и мечтал когда-то написать большую книгу. И даже порывался то и дело осуществить мечту… но на второй же странице понимал, что скукотища расписывать все эти мелочи, какие-то дрязги! Писать было не о чем.

Наконец был убран трап, отвязан канат, и катер «Мирный», тарахтя, дал задний ход, стащил свой нос с отмели, развернулся и пошел против течения, рыхля буроватую воду, гоня два уса волн; на него легла тень моста, потом снова осветило солнце, справа проплыла гостиница, в одном из номеров которой лежали двадцать четыре репродукции французской живописи, – катер полз по реке, оставляя позади берега с крепкими деревянными домами и глухими – уже скорее сибирскими – заборами, и за мысами и плавными поворотами вставали зеленые леса.

3

Команда состояла из двух человек: механика со сбитыми загорелыми руками и капитана, похожего на героя какого-то мультфильма, – невысокого старичка с белым пухом волос, улыбчивого, кивавшего приветливо и, казалось, готового всякого погладить по голове. Глинников невольно подумал, что ему бы править облаком, а не железной посудиной. Катер был хоть и речной и маленький, но с каютой, камбузом и рубкой – все как положено; в каюте железные койки, стол, печка на случай осенних ночевок в верховьях, все крепко привинчено и прибито, даже металлические кружки и миски на столе казались намертво закрепленными; в камбузе на корме газовая плита, сковородки, ножи, черные кастрюли (все-таки юнги им не хватало), пачки соли, картошка, крупы; здесь же возле камбуза принайтовлена плоскодонка с веслом и рыболовными снастями; в рубке колесо-штурвал, рычаги скоростей, на крошечном столике перед штурвалом – лоция, под крышей – небольшой, темный от времени колокол с ржавым язычком. Глинников спросил у капитана дозволения ударить, тот кивком разрешил, и колокол звякнул раз, другой. Капитан стоял за штурвалом, щурился на солнечную рябь, отвечал на вопросы журналиста. Мол, тридцать пять лет хожу по реке, шурин сманил, он был капитаном «Минска»… вон, смотри, перекат, Ястребом называется. «Данилыч, – встрял механик, – а корреспондент, по-моему, плохо как-то завтракал, судя по выражению его лица». Капитан сложил губы, протянул что-то неопределенное, мельком глянул на Глинникова, хихикнул. Глинников с удивлением взглянул на механика. Догадался. Наверное, действительно мина кислая… «Он с закрытыми глазами здесь пройдет, скажу тебе, – сообщил механик. – Ну так что, Данилыч?» Старик кашлянул. «А пассажиры?» Механик – примерно одних с Глинниковым лет – нетерпеливо мотнул рыже-курчавой башкой. «Пассажиры в каюте, препроводят время плавания до родного селения», – доложил он. Капитан помолчал и спросил: «Двигатель?» Механик исчез. Вернулся он с жирной мазутной отметиной на загорелом крутом лбу. «В машинном отделении все на мази, Данилыч!» – отрапортовал он. «Хорошо», – ответил капитан. Механик помялся. «Данилыч?..» – «Чего?» – отозвался капитан, глядя на реку и легонько поворачивая штурвал. «Да насчет завтрака!» – выпалил механик, сглатывая. Данилыч кашлянул и ответил, что какой же завтрак, вон солнце где. Механик засмеялся, показывая крепкие зубы. «Ну я же не солнцем тебе предлагаю закусить!.. А у цивильных людей в мире есть такое понятие: второй завтрак». Старик недоверчиво-иронично присвистнул. «Не веришь? – распалился механик, выкатывая синие глаза. – Пресса не даст сп… сплоховать», – вывернулся он. Глинников подтвердил: да, у англичан. «А это Девичий плес, – сказал капитан. – Девица утопилась. Там на правом берегу усадьба стояла панская. Пан ее сносиловал». Механик Борис поскреб грудь и проворчал, что бывают ситуации – сам готов с головой в омут… так ее порою ломит – настоящее насилие.

В Варнышах двое пассажиров сошли. «Данилыч, время – к обеду», – напомнил Борис. «Ладно», – согласился капитан. И механик вспыхнул, зарделся, но тут же пригас, услышав: «…до Пушек дотянем и там… немного покушаем».

Шли дальше.