Ария для призрака

Семен Игнатьевич внимательно глядел на Пушнина. Услышав имя Каретникова, он удивленно пробормотал:

– Странно! Илюша Каретников не мог так ошибиться… Вот что, батенька, я попрошу вас остаться еще на сутки. Произошла ошибка, и я должен выяснить, откуда у нее, так сказать, ноги растут. Идет? Завтра я вас отпущу, если вы все еще будете этого хотеть, но сегодня вы мой, договорились?

* * *

Все свободное время Макс теперь проводил либо с отцом, либо в больнице у Кожухова. В состоянии Андрея наметилось улучшение, однако к нему по-прежнему не пускали. Симпатичные медсестрички не обходили музыканта вниманием и ухаживали за ним, как за собственным родственником. Пару раз Макс сталкивался в коридоре с Семеном Ворошило: режиссер приходил проведать Кожухова. Однажды Макс испытал потрясение, увидев, как из отделения интенсивной терапии выходит Тамара Радзинская – вот уж кого он не ожидал увидеть! Лицо актриса прятала за темными очками и надвинутой на лоб косынкой, из чего Макс заключил, что она не желает быть узнанной.

Со дня визита к бабе Маше и бабе Лене в компании Пушнина, во время которого с последним случился приступ, Макс не появлялся дома. Но сегодня, мучимый угрызениями совести, он решил-таки навестить старушек. На лестничной площадке столкнулся с бабой Леной, выносившей мусор. Она выразила бурный восторг по поводу его появления, но что-то в ее взгляде и манерах показалось Максу необычным: она старательно отводила глаза. Пройдя в комнату к бабе Маше, Макс увидел ее с журналом «Караван историй», одолженным у соседей: сама она ни за что не «разорилась бы на столь дорогое издание». Баба Маша обрадовалась приходу внука и принялась собирать на стол, одновременно справляясь о его делах в театре и о состоянии Андрея. О Пушнине она не спрашивала. Тогда Макс задал бабушке вопрос в лоб: ей что, настолько не понравился его отец, что она даже не хочет поинтересоваться, как он себя чувствует после перенесенного приступа?

Старушка застыла с нераскрытой скатертью в руках. Через минуту она положила скатерть на стол и, подойдя к внуку, присела рядом. Глядя на его расстроенное лицо, баба Маша некоторое время помолчала, собираясь с духом. Потом сказала:

– Дело не в том, что мне не понравился Анатолий Андреевич, – начала она, переведя взгляд на сомкнутые на коленях руки. – Мне он очень понравился, и я видела, как сильно ты к нему привязался. Поэтому я не хотела… Просто не знала, как сказать!

– Сказать что? – спросил Макс, предчувствуя недоброе.

Старушка снова посмотрела на внука. В ее глазах застыли боль и глубокая печаль. Она взяла его лицо в свои узловатые, сухие ладони и с видимым усилием произнесла:

– Мне очень жаль, милый, но Пушнин – не твой отец!

Максу показалось, что ее слова прозвучали в комнате, как выстрел. Пушнин – не его отец? Как такое может быть?!

– Как только я увидела ту фотографию, – продолжала баба Маша, – то сразу поняла, что это ошибка. Я не посмела вам сказать, ведь вы казались такими счастливыми!

– Фотографию? – переспросил Макс. – А что не так с фотографией?

– На ней – не твоя мать, – вздохнула баба Маша. – Та девушка чем-то на нее похожа, но мне-то лучше знать свою дочь! На снимке – не она. Так что у Пушнина был курортный роман с другой девушкой, а не с моей Настасьей, и значит, он – не твой отец. Но я думала в первую очередь о тебе, о твоем будущем. Такой отец, как Пушнин, – подарок судьбы, и я, честно говоря…

Макс вскочил. Части головоломки, крутившиеся в его голове с тех самых пор, как он увидел снимок, встали на свои места. Он вспомнил, где видел ту женщину раньше!

– Мне пора, баб Маш!

– Погоди, мы же…

Не дослушав, Макс чмокнул ее в морщинистую щеку и выскочил в общий коридор, на ходу срывая с вешалки куртку. Он вихрем пронесся мимо бабы Лены, направлявшейся к ним в комнату с подносом, полным сочных оладий.

* * *

В кабинет быстрым шагом вошел высокий мужчина под сорок. В глаза сразу бросались черные волосы и черные ухоженные усы. Одет он был щеголевато – в коричневый лайковый пиджак, из-под которого виднелась ослепительно белая футболка и кожаные брюки. Машинально бросив взгляд на его обувь, Анатолий Андреевич заметил, что ботинки на вошедшем дорогие.

– Семен Игнатьевич, милый вы мой! – радостно воскликнул мужчина, не обратив на Пушнина внимания. Широко раскинув руки, он двинулся на маленького доктора и сграбастал его в медвежьи объятия.

– Да уж, сколько лет, сколько зим! – рассмеялся Краско, обнимая незнакомца в ответ, но рук доктора явно не хватало, чтобы сделать это как следует. – Совсем ты меня забыл, милый друг, не заходишь!

– Так дела же, Семен Игнатьевич, все дела не пускают! – оправдывался тот, словно был школьником, а Краско – директором школы. – Больница, лекции, докторская, опять же…

– Слышал, слышал, – закивал пожилой врач. – Молодец, что решил-таки диссертацию доделать!

– Но ведь вы не просто пообщаться меня пригласили, так? Если я могу помочь…

– Можешь, – перебил Семен Игнатьевич, протягивая гостю тонкую папку. – Взгляни на это, будь любезен.

Тот с любопытством изучил содержимое.