Многим «арийским» фанам наверняка будет интересно узнать, как записываются их кумиры. Что ж, углубимся в тонкости студийной сессии образца 1987 года. (Благо принцип во все времена приблизительно одинаковый. Меняется только оборудование.) Итак, сначала записываются барабаны. Чтобы барабанщик более явственно ощущал дух музыки, одновременно с ним играют свои партии басист и гитаристы — при этом оба гитариста не размениваются на сольные партии, а играют только риффы. Однако игру остальных музыкантов ударник слышит в наушниках — на запись звук гитар не идет. То есть во время записи ударных группа фактически играет всю песню без вокала и гитарных соло, но на ленту снимается сигнал только с установки. И никакого клика! (Так называют удары метронома, которые заводят музыканту в наушники во время игры, чтоб он не замедлялся и не отставал от правильного ритма. Игра без клика — «вживую» — в рокерской тусовке считается определенным шиком и свидетельствует о высоком профессионализме музыкантов.) После барабанов записывают партию баса, придирчиво наблюдая, чтобы все ритмические нюансы ударных и баса соответствовали друг другу. После ритм-секции «начисто» записываются гитарные подкладки, соло и, наконец, вокал. Запись вокала — это отдельная «песня». Попробуем вкратце объяснить, почему. Петь, сжимая в руках обычный микрофон, и петь в большой студийный «Studer» — «две большие разницы». На концерте можно бегать; размахивать руками, помогая диафрагме; можно приближать или отдалять сам микрофон… В студии — никаких фокусов; стой как столб и желательно всегда на одном расстоянии от микрофона. Да и ощущения от записи в студии совсем другие! Группы такого класса, как «Ария», всегда пытались воспроизвести на диске звучание, максимально приближенное к концертному. Но то, что на ура воспринимается на концерте, не всегда хорошо вплетается в студийную ткань. Не подлежит сомнению, что Холстинин и Дубинин, воспитанные на классике английского рока, всегда предпочитали (насколько это вообще возможно в условиях русской студии) именно «английский» вариант сведения, который характеризуется особым драйвом и определенной «концертностью» на записи. (Немцы, в отличие от англичан, любят записывать в стиле «идеального концерта» — на драйв им, по большому счету, наплевать; а американцы предпочитают компромисс, но никогда не забывают о том, что запись должна быть максимально коммерческой.)
Вообще, набор инструментов, приобщенных к записи «Героя Асфальта», был значительно богаче, нежели на двух предыдущих альбомах. Холстинин использовал целых три гитары. Сергей Маврин все свои партии отписал на гитаре «Vox», взятой у кого-то напрокат. (Своего инструмента у Сергея к тому времени еще не было, а позже всемогущий Векштейн помог ему приобрести знаменитый треугольный «Squer», с которым Маврин красовался на обложке пластинки.) Дубинин использовал «Rickenbacker». У многих сложилось впечатление, что на «Герое Асфальта» Дубинин использовал бустер, но, как рассказал по секрету сам Виталий, вся фишка заключалась в том, что басовый аппарат «Marshall», имевший честь быть использованным, незадолго до записи «немного сожгли», после чего он стал «бус-терить» совершенно самостоятельно. В довершение картины стоит отметить, что на студии Векштейна стояла установка «Тата», и, соответственно, Максим Удалов отписал все партии именно на ней.
Винил многострадального «Героя Асфальта» появился много позже магнитоальбома, где-то спустя год, когда особой надобности в нем уже и не было — эти песни и так хорошо знали. Однако это все равно было очень приятно! Выход пластинки, вообще-то, трудно причислить к разряду неприятностей, только упаси вас Бог связываться с фирмой, где все привыкли делать по-своему и по-советски. На «Мелодии», вопреки желанию музыкантов, альбом пересвели («у вас неправильное сведение!»), провалили гитары и перепутали имена музыкантов на конверте. Владимира Холстинина перекрестили в Валерия, а Максима Удалова — в Михаила. И еще долго после этого на гастролях подбегали поклонники, хлопали их по плечу и кричали: «Валера (или Миша), чего совсем зазнался — не отзываешься?! А ну-ка распишись!». Переименованные участники коллектива в дискуссии особенно не вступали и покорно расписывались, так как ничего другого им делать не оставалось.