Ария Маргариты

— Ах ты шакал, — сын Сына Солнца и Луны резко осадил коня, — где же ты научился так льстить человеку?

Шакал смог только еще плотнее прижаться к земле и проскулить что-то жалкое и невразумительное,

— Ладно, мерзость, живи! — и новый Владыка ударил нагайкой поруке телохранителя, хотевшего было подсадить копьем распростершуюся в пыли тварь. — Он мне нравится, не убивай его, а брось ему кусок конины! Льстецов надо подкармливать… Жри, мерзость!

Я шакал, хоть не был голоден, и кусок от страха в горло не лез, принялся чавкать и закатывать глаза от показного удовольствия.

— А что же ты не ползешь ко мне на брюхе? — спросил надменно Владыка у застывшей, как изваяние, гиены. — Или сияние моего величия так ослепило тебя? Или страх моего могущества лишил тебя сил двигаться?

Гиена молчала… Что проку говорить с тем, у кого на мече чернеют пятна отцовской крови и кто бросил собственную обезумевшую от ужаса мать на дно глубокого колодца у конюшен? Нет тех слов у гиены, которые это подобие человека могло бы понять.

— Почему ты молчишь? — нахмурился царский сын, не обращая внимания на ропот всадников, недовольных внезапной остановкой в пути. — Почему ты молчишь, убогая?!

Гиена медленно подняла голову. В эту минуту она чувствовала себя не грязной, вечно голодной бродяжкой, ковыляющей на трех лапах, а черной гладкой пантерой, грациозности и силе которой завидовали все звери.

- Это ты убог, царь, — произнесла она неожиданно сильным голосом, — убог ты сам, и весь род твой… Жаден ты сам, и весь род твой. Жесток ты сам, и весь род твой… Звериная кровь чище, чем та муть, что бежит у тебя в жилах, самонадеянный убийца!

Их взгляды встретились: желтая звериная искра вспыхнула во взоре царя, в горле пересохло, а смотрящая на него снизу морда гиены странно вытянулась и плюнула в лицо Владыки жарким пламенем.

- Убей ее!!! — закричал телохранителю царь, ослепленный этим плевком. — Убей эту тварь!!!

Но руки телохранителя словно налились свинцом, он не смог поднять копья и поразить дерзкого зверя. Кони захрапели и попятились, а черная пыль превратилась в тяжелый серебристый порошок. Гиена поднялась на лапы, потянулась выгнув спину и, все еще чувствуя себя царицей-пантерой, пошла прочь…