Ария Маргариты

Еремей Парнов «Трон Люцифера»

Stephen Davis «Hammer of The Gods, Led Zeppelin Unauthorised»

Что бы посмотреть:

«TheSongRemainsTheSame»— фильм об американских гастролях группы LED ZEPPELIN

ОЧЕРЕДНОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ:

ВСЕ ПРИВЕДЕННЫЕ НИЖЕ ТЕКСТЫ

НАПИСАНЫ НА ТАК НАЗЫВАЕМУЮ «РЫБУ»,

ЗАДАННЫЙ МУЗЫКАНТАМИ РАЗМЕР!

ЗАКАТ

(музыка В.Кипелов)

Кипелов — скупой на собственное творчество человек. Больше одной песни на альбом обычно не приносит. Может поколдовать с другими музыкантами над припевами, бриджами в их творениях, стать соавтором, но целиком выносит на суд коллектива одну-единственную, почти всегда медленную, рвущую душу вещь… Сидит глубоко внутри у «арийского» вокалиста тоска по другой жизни, тлеет огонь, взрывающийся фейерверком лишь в таких вот кипеловских одиночных алмазах. Мы с ним здорово похожи — ни Валерий, ни я не умеем делать резких движений, круто менять выбранный некогда курс, отрываться от уже привычного. То одних жалеем, то других, то самих себя. А потом жестоко расплачиваемся за это. Нервами, здоровьем, свободой… «Все время хочется вырваться, — говорил Кипелов во время записи «Генератора…». — А ведь знаешь, что не вырваться… Я вообще-то не поклонник резких перемен, но душа жаждет иногда чего-то необычного» Несколько раз на моей памяти Кипелов пытался сделать решительный шаг, совершить прыжок в сторону от протоптанной дорожки. И ни разу у него это не получалось. Он словно зависал в воздухе, поддерживаемый некоей тайной силой, которая секунд через пять резко разворачивав прыгуна и швыряла на прежнее место. А печаль о неизведанном оставалась, пурпурной рекой перетекая из песни в песню.

Сюжет № 1

В рижском Домском соборе прохладно. Сквозь пыльные цветные витражи пробиваются лучи заходящего солнца. Под каменными плитами у стен спят грозные рыцари… Я сижу на первой скамейке — откуда-то сверху, из полумрака, доносятся два голоса: органа и скрипки. Невидимые люди льют свою печаль о прошлой жизни, дотрагиваются пальцами до сердец чутких инструментов. Пронзительно. Сотни маленьких иголок пробегают по коже, и мне кажется, что когда-то я уже сидела вот так, в летнем платье, летним вечером в торжественных сумерках и слушала эту музыку. Но тогда звучала не скрипка, звучал чистый женский голос, поднимался к самому шпилю, от шпиля — к небу, над напряженной перед грозой рекой, по которой можно добраться к желанному морю. «Женщина, женщина, о чем Вы поете?» — спрашивал у певицы вежливый воробей с подбитым крылом, желавший спрятаться подальше от когтей блудливой кошки и оказавшийся перед устрашающими своей величавостью трубами органа. «Я пою о том, что трое любили меня, а я любила одного из них, но все трое предали меня… Меня предавать нельзя — так сказал мой Ангел — и обижать меня нельзя… Кто предаст или обидит, скоро умрет. Двое уже отошли в мир иной, и я сама превратила их оболочки в огонь, третий — жив, но лицо его становится все безобразнее и безобразнее, а тело с каждым днем становится все дряхлее и дряхлее, и близок тот миг, когда он захлебнется фиолетовым пламенем… А я останусь одна, без любви и огня, но живая…» «Я думал,

в соборах можно петь только о Господе Боге», — прочирикал воробей, и увидел перед собой две маленькие желтые луны, разделенные по центру черными трещинами. Вот какими глазами смотрела на трепещущий комочек перьев блудливая соборная кошка…

Орган замолчал. Замолчала и скрипка. В кармане красного платья в белый горох позвякивала купленная в универмаге за углом хитроумная металлическая ручка… Тогда все школьники писали еще перьевыми ручками, и ученикам полагалось носить в пенале перочистки — забавное изобретение для чистки этих перьев. Перочистки делали из разных неворсистых лоскутов — вырезались либо кружки, либо квадратики, сшивались по центру. Получалась тряпичная пирамидка, которую венчала какая-нибудь цветная бусина. Купленная мною металлическая ручка была хороша тем, что на ее концах имелись колпачки, в которые можно было вставить с одной стороны перо, а с другой — карандаш, а потом убрать и перо, и карандаш внутрь. Длинную пустую трубочку можно было запросто использовать, чтобы плеваться в недругов-карапузов горохом или бузиной…

Оглянуться на вход в собор было страшно — того и гляди там появится Некто с бледным лицом и горящими глазами, а у его ног будет сидеть здоровенный черный пес, любимец римских легионеров. Гораздо позже я узнала, что эта порода называется ротвейлер, ну а про «черного человека» я упоминала в начале своего длинного «арийского» повествования…