Арийский миф в современном мире

Уже в своем первом политическом трактате, говоря о «национальном государстве», Хомяков понимал его как этнически русское, свободное от состоявшей в значительной степени из «инородцев» «антинациональной элиты», столетиями создававшей «паразитарные структуры». На его взгляд, элита отличалась этим как в царской России, так и в СССР. Краткие просветы в отечественной истории он связывал с революциями, репрессиями и чистками, на время избавлявшими элиту от «иностранцев» (Хомяков 1994а: 23–26, 56–58). Главную вину советского режима он усматривал в «идеологии интернационализма» и вытекавшей из нее экспансии, что лишь вело к бессмысленному разбазариванию ресурсов и не позволяло отделяться от народов, которые, на его взгляд, не вписывались в российскую цивилизацию. Поэтому в распаде СССР он усматривал редкий шанс построить «подлинно национальное государство». Правда, его тревожило то, что власть снова оказалась в руках «паразитарной элиты», по-прежнему занимавшейся вывозом ресурсов и финансированием «ближнего зарубежья». Но до событий осени 1993 г. он еще верил в то, что «национально мыслящая» русская элита могла прийти к власти и «в одночасье решить все проблемы» (Хомяков 1994а: 27–33). Поэтому тогда он стоял за сильное единое государство, отстаивал идеологию умеренного русского патриотизма и выступал против крайностей либерализма. Его также привлекал экономический национализм (Хомяков 1994а: 39–42). Он полагал, что в условиях глобализации нейтральная Россия, богатая ресурсами и заботящаяся о своих национальных интересах, имела все шансы на успех (Хомяков 1994а: 51).

Свои взгляды Хомяков наиболее детально изложил в книге «Свои и чужие», где попытался подвести под них научную базу. Вообще, будучи ученым, в своих публицистических трактатах он не устает подчеркивать, что основывается не на эмоциях, а на научных разработках. Действительно, он обладает широкой эрудицией и в курсе научных достижений не только в своей области науки, но и в тех областях, где не может назвать себя специалистом. Правда, затрагивая в своей книге ключевые моменты человеческой истории и социальной жизни, он, хотя и опирается на научные данные, нередко не в состоянии их критически оценить и дает им свои трактовки, слабо соответствующие современным научным знаниям. В частности, в своем стремлении возродить расовую теорию он выдает свои фантастические представления об антропо– и социогенезе за научные факты.

Он детально излагает одни концепции и хранит молчание о других, иной раз заслуживающих даже большего внимания. Порой он искусственно меняет хронологию и относит описываемые явления не к той эпохе, с которой они были реально связаны. Например, он заявлял, что в конце последнего оледенения неандертальцы численно преобладали над кроманьонцами, хотя на самом деле к тому времени никаких неандертальцев на Земле уже не было. Поэтому никакой борьбы Homo sapiens с «дебильными родственниками» в раннем голоцене, о чем он пишет (Хомяков 2003: 37, 170), не наблюдалось. И напрасно он вспоминает о «снежном человеке» (Хомяков 2003: 182–184): никакими надежными фактами об этом наука не обладает. Никакого перехода к скотоводству и, тем более, сложения молочного хозяйства у кроманьонцев (Хомяков 2003: 37–38, 154–155) тоже не происходило.

Хомяков объясняет появление расовых различий разной степенью смешения кроманьонцев с неандертальцами (Хомяков 2003: 36, 39). Однако и это остается недоказанным. Сегодня даже участие неандертальцев в становлении современного человека вызывает бурные споры. Что же касается биологической вариативности у современного человека, то она складывалась тысячелетиями и на это влияли самые разные факторы, изучение которых давно ведется, но еще далеко от завершения. Утверждать что-либо определенное о становлении человеческих рас сегодня затруднительно, тем более что немало современных ученых вовсе отвергают концепцию расы. Хомяков и сам фактически признает невозможность с уверенностью судить о связях между кроманьонцами и неандертальцами (Хомяков 2003: 181–182). Имеющиеся данные не дают никаких оснований и для его заявления о том, что «Россия – родина белой расы» (Хомяков 2003: 173–174).

Не менее странными представляются взгляды автора на происхождение земледелия как результат концентрации скотоводов в долинах рек и развития войн (Хомяков 2003: 42–48). Этим он реанимирует давно отвергнутую учеными «оазисную теорию». Все отмеченные и многие другие древние процессы, описываемые автором, происходили совсем не так, как рисует его фантазия. Его построения голословны, это – спекулятивные модели, не опирающиеся на какие-либо фактические данные. Они особенно опасны, когда речь идет о становлении и структуре ранней государственности, так как из этого делаются сомнительные политические выводы. Не менее беспомощны обращения Хомякова к лингвистике. Например, его стремление вывести термин «русские» из слова «русло» (Хомяков 2003: 156) является типичным примером народной этимологии и не имеет никакого отношения к реальности.