Арина

Потом мы с Борькой съедаем по мороженому и заходим в «Радиоэлектронику». Стеклянные витрины этого павильона разрисованы всевозможными схемами, стрелками, точками. По стенам тянутся аппараты, щитки с разноцветными огоньками, кнопками, регуляторами. И руки у Борьки прямо чешутся, так и хочется ему потрогать светящийся глазок индикатора, нажать какую-нибудь кнопку. Я все время цыкаю на брата.

— Тогда пошли отсюда, — обижается Борька — Что смотреть, если…

Я беру его за руку и веду в другой зал. Борька вначале ничего не поймет: в зале битком народу, все смеются, и мы зачем-то становимся в очередь, медленно двигаемся вдоль стены. Но вот на экране телевизора появляется знакомая личность с оттопыренными ушами, в сдвинутом набок берете. Борька сразу расплывается в улыбке, смешно дергает рыжим от веснушек носом.

— А ты меня видишь? — беспокоится он, что я могу не узнать на экране его довольную физиономию. — Я тебя вижу. Вот ты, вот!

— Что-то я тебя не вижу, — говорю я нарочно.

— Тогда давай еще…

Мы снова занимаем очередь, и вскоре Борькина физиономия опять маячит на экране. Чтобы я его заметил, теперь он надувает щеки, вытягивает в трубку губы, двигает оттопыренными ушами.

— Вот сейчас я тебя вижу.

Борька сияет. А я думаю о том, что хорошо бы прийти сюда с Мариной. Интересно увидеть ее в телевизоре. Зеленые глаза Марины вдруг станут черными. А пойдут ли ей черные глаза?

— Айда на карусель, — Борька тянет меня за рукав.

Я веду его теперь на карусель. Стараясь держаться в тени деревьев, мы огибаем площадь с фонтанами, выходим к троллейбусному кольцу. Какой-то иностранец, не то индиец, не то непалец, дарит Борьке значок. Тот в свою очередь сует ему козырек от солнца. Иностранец улыбается, кивая на небо, говорит: «Маль сольнця», но подарок все же принимает.

— Чей это? — Борька подает мне значок.

Я верчу его так и сяк. Изображены деревья, горы. Под деревьями — слон с задранным хоботом. А надписи никакой нет. Кто знает, чей это значок. Пожалуй, индийский. Но в Непале тоже слонов порядочно.

— Не знаю, — говорю я.

— Тогда приколи, — Борька подставляет грудь.

Я хочу приколоть ему значок, а в это время мимо нас проносится мотоцикл-«рикша», и у меня сразу темнеет в глазах: в нем сидит Марина! Она в ярко-желтой блузке, ветер относит назад ее волосы. И рядом с Мариной — парень в синем костюме. Я кидаюсь за мотоциклом, но он быстро-быстро удаляется и пропадает за поворотом аллеи.

— Ты куда побежал? — удивленно спрашивает Борька.

Я не отвечаю, захожу в будку телефона-автомата и набираю номер Марины. В трубке раздаются частые гудки. Значит, Марина дома. А мне, наверно, показалось. Я же не видел лица — мотоцикл шел слишком быстро. Конечно, Марина дома. Ведь у нее завтра страшный экзамен, она сейчас готовится и звонит какой-нибудь подруге.

Я снова набираю номер и теперь слышу длинные гудки. Мне отвечает низкий женский голос, видно, трубку взяла мать. Она спрашивает, что передать Марине. Значит, ее нет дома. Бог ты мой, Марины все-таки нет дома!.. А что ей передать?..

— Я потом… я позвоню… — с трудом выговариваю я и, чувствуя жар в глазах, вешаю трубку.

Глава шестнадцатая

Мы встречаемся у метро «Ленинские горы». Обычно Марина опаздывала, а на этот раз не опаздывает. Она приезжает минута в минуту, выходит из вестибюля и как-то без радости сворачивает к автоматам с газировкой, где я топчусь уже с полчаса. Это сразу меня настораживает. Раньше Марина всегда искала меня глазами и еще издали улыбалась, а тут она идет как слепая, вскинув высоко голову, ничего не замечает. Что с ней такое?

— Добрый вечер, — говорит Марина и не останавливается, идет дальше, к набережной.

Теперь я не сомневаюсь, что у нее что-нибудь случилось. Может, заболела. Почему она в плаще, когда на улице так тепло? И лицо бледное. А может, завалила этот страшный свой экзамен.

У клумбы с белым табаком Марина замедляет шаг, молча смотрит на цветы. Потом тихо говорит:

— Алеша, мы не должны больше встречаться.

Мне трудно становится дышать. Я глотаю воздух, еще глотаю и чувствую, он меня душит. Это второй раз в жизни такое со мной. Еще так было, когда умирала мама.

— Почему мы…

— Не должны, и все, — повторяет Марина, и в ее голосе уже решимость.

— Но… я люблю…

Марина чуть отходит назад, словно не хочет слушать меня дальше, смотрит в сторону Москвы-реки и будто ей, а не мне говорит как-то раздраженно:

— Не провожай меня, я прошу.

И она идет медленно к метро. Идет не оглядываясь. А я стою у клумбы, смотрю ей вслед, и мне хочется плакать. Потом, кажется, куда-то бреду.

Мне навстречу идут люди. Все время идут. Но я о них не думаю и не различаю их лица. И ничего не слышу, даже своих шагов. Я только чувствую запах белого табака. Он меня преследует: клумба уже далеко, а я его все слышу. Даже горько во рту от этого сладкого запаха. И кружится голова. И зачем это люди сеют белый табак?..