Арина Родионовна

Между тем продолжался Великий пост, текла его шестая неделя, близилась Пасха — и заодно подходила к концу первая декада апреля. Светало в Петербурге и его окрестностях уже рано, в начале второго, а тусклое солнце появилось на небосклоне в 4 часа 34 минуты. Накануне, в четверток 9 апреля, поутру, река Нева «совершенно вскрылась, после чего в 8 часу выпалено из 3 пушек с крепости»^[63].

Чинно шёл сорок девятый год от рождения императрицы Елизаветы Петровны и семнадцатый — от вступления её на Всероссийский престол. Ровно через две недели двор, свет и весь город готовились высокоторжественно отметить день священного коронования дочери Петра.

В пятницу на Вербной столичная газета извещала читателей: «Ея Императорское Величество всемилостивейше соизволила определить губернаторами: в Ревель, генерала аншефа принца Голштейн-Бека; в Ригу, генерала порутчика, князь Володимера Петровича Долгорукова; да генералу порутчику и действительному камергеру, Николаю Андреевичу Корфу, указала быть губернатором же в Кёнигсберге»^[64].

О военных же действиях против наглой коалиции в этом нумере «Санкт-Петербургских ведомостей» не было сказано ни полслова: они разворачивались тогда столь вяло, что для обозрения нерегулярных ратных происшествий вполне хватало страницы-другой в ежемесячных «Прибавлениях» к газете.

Зато в «Петербурге неугомонном» и на прилегающих к нему землях жизнь в преддверии величайшего из двунадесятых праздников била ключом.

Академия наук, к примеру, желала приобрести «несколько сот сажен дров берёзовых однополеняных», а кто-то выставил на продажу «до 30 цуговых и верьховых меренов вороных большого росту»; одни горожане остро нуждались в «ивовых обручах», другим же были надобны «дубовые леса разных пропорций»; торговцы сулили невиданные скидки и зазывали из пригородов поставщиков «масла постного», «потребного числа ветчины, сусла, молока и протчего». Законопослушные иностранцы, покидавшие Петербург, заблаговременно уведомляли о том своих кредиторов и должников; а никуда не отъезжающая французская повивальная бабка Дюваль, «которая прежде сего жила в доме Георга Енкеллера», сообщала заинтересованным в её услугах лицам, что «ныне жительство имеет на перспективе у Собакина в деревянном доме, внутрь двора находящемся»^[65].

Кроме того, в указанную пятницу в храмах поминали священномученика Терентия, убиенного в Сирии много веков назад, ещё при императоре Декии, всеми давно и прочно позабытом.

Таким, судя по говорливым «Ведомостям», выдался великопостный день 10 апреля 1758 года от Рождества Христова.

Именно в этот весенний день в деревне Суйде, лежащей примерно в 55 верстах от Петербурга, у крестьянина Родиона Яковлева родилась дочь, в крещении наречённая Ириной.

Отметим то, что наверняка не отметили её родители: доставшееся крестьянской дочери имя восходило к греческому слову мир.

Согласно административному делению елизаветинского времени, село Суйда, Воскресенское тож, числилось по Копорскому уезду Петербургской губернии. В былинную старину оно и прочие селения того малолюдного и бедного региона, контролировавшиеся новгородскими князьями, составляли так называемые Ижорские земли. Они были заселены вперемешку и русскими, и представителями угро-финских народов. Однако в начале XVII столетия Россия в ходе военных конфликтов не сумела удержать их, и по Столбовскому договору 1617 года земли отошли к шведам, став Ингерманландией. Лишь при Петре Великом, закрепившемся на берегах Балтийского моря, империя вновь обрела утраченные было территории и стала постепенно осваивать стылый край, водворяя сюда на жительство крестьян из великорусских губерний.

По предположению А. И. Ульянского, царь Пётр презентовал Суйду, Воскресенское тож, прилегающие угодья, а также расположенное поблизости сельцо Коприно (или Кобрино) своему сподвижнику — графу Петру Матвеевичу Апраксину, который в начале 1700-х годов одержал ряд важных викторий над шведами. Чертежей этих мест учёные пока не нашли^[66], но из записей в метрической книге церкви Воскресения Христова, что в Суйдовской мызе, явствует: в 1722 году указанные владения точно принадлежали президенту Юстиц-коллегии П. М. Апраксину^[67]. А после кончины графа (случившейся где-то между 1726 и 1728 годами) они перешли не к его сыну Алексею Петровичу, а к невестке, графине Елене Михайловне Апраксиной (урождённой Голицыной; 1712–1747)^[68]. В исповедном реестре местной церкви за 1737 год она-то и поименована «госпожою» «в селе Воскресенском, что была мыза Суйдовская»^[69].

Ранняя смерть графини Елены Михайловны сделала хозяевами мызы Суйда двух её сыновей — сержантов лейб-гвардейского Семёновского полка Петра и Фёдора Алексеевичей Апраксиных. Они фигурируют в качестве совладельцев вотчины в исповедной росписи за 1749 год. Однако граф Пётр Апраксин, адъютант Семёновского полка, преставился в ноябре 1757 года, и посему в аналогичном документе, составленном в начале 1759 года, уже было сказано, что Суйда числится только за отставным капитан-поручиком того же полка Ф. А. Апраксиным.