Арина Родионовна

К засекреченной правительством точке побережья Финского залива вело два пути: один — водный, другой — по суше, причём пешая дорога была значительно удобнее, да и выглядела она менее подозрительно. Особенно подходили для похода неприсутственные дни: ведь в тёплое время года, по праздникам и воскресеньям, петербуржцы по традиции совершали массовые паломничества за город.

Идя же на «скалистые берега» Голодая пешком и так же возвращаясь обратно, Пушкин — это хорошо видно на «Подробном плане столичного города С.-Петербурга», снятом под начальством генерал-майора Ф. Ф. Шуберта и изданном в 1828 году, — неизбежно должен был дважды проходить через Смоленское кладбище. Таким образом, за одну прогулку поэт имел возможность не только поклониться праху «друзей, братьев, товарищей» (XIII, 291), но и навестить последний приют Арины Родионовны.

(Кстати, и заговорщики, и она покинули сей мир в один и тот же месяц — это произошло в июле, а Пушкин в июле 1830-го и 1832–1836 годов находился как раз в Петербурге. Заодно укажем, что 28 июля было днём празднования Смоленской иконы Божией Матери, то есть особенным для Смоленского кладбища днём. «В пору жаркого лета, 28-го июля, около сотни тысяч народа валит к Смоленской со всех концов города, — писалось в журнале середины XIX века. — Эти потоки можно заметить ещё в дальних концах Ямской, Коломны и Выборгской. На Васильевском они сгущаются в сплошные массы, в неразрывные вереницы, которые тянутся с Николаевского моста по 8-й линии, по Малому проспекту до самых ворот ограды. В этот день, храмовый праздник кладбища, тут возникают шалаши, палатки, дымятся самовары, шипят на углях кофейники, подобные батарейным орудиям…»^[433])

С другой стороны, в тридцатые годы неспешные гулянья по петербургским улицам и окрестностям стали для поэта, который «много и подолгу любил ходить» (П. И. Бартенев), делом частым, обыденным: они вполне отвечали его крепнущим настроениям. (Во время одного из таких променадов он оказался на могиле барона А. А. Дельвига на Волковом кладбище.) Тенистые аллеи Смоленского некрополя, урны и мавзолеи, тихая речка Смоленка в соседстве с ними, кладбищенские романтические легенды — всё это располагало к столь желанной задумчивости. И подобный контекст визитов Пушкина к месту «вечного ночлега» Арины Родионовны был, пожалуй, не менее (если не более) возможен, нежели конспиративный, «декабристский».

Скорее всего, Александр Пушкин был на Смоленском кладбище и 30 мая 1833 года. Тогда там хоронили О. М. Сомова, давнего знакомца поэта и его партнёра по издательским делам, а накануне Пушкин получил от барона Е. Ф. Розена письменное приглашение «принять участие в похоронной процессии» (XV, 63, 317). По завершении погребального обряда он, пользуясь внезапной оказией, мог заглянуть и к нянюшке^[434].

Внимание к Смоленскому Пушкин выказал тогда же и в «Медном всаднике» (1833).

Как известно, кладбище безмерно пострадало при ужасном столичном потопе 7 ноября 1824 года: «Множество крестов с могил <…>, сломанных и унесённых наводнением, прибило на Выборгскую сторону, где всю зиму ими топили печи. Михайловская церковь оказалась повреждённой настолько, что в ней невозможно было проводить службу. Ущерб, причинённый некрополю, оценивался в семьдесят шесть тысяч двести пятьдесят рублей»^[435].

В «петербургской повести» Александр Пушкин представил такую картину:

Гроба с размытого кладбища
Плывут по улицам!
                                     Народ
Зрит Божий гнев и казни ждёт (V, 141).

В черновике первый из приведённых стихов имел ещё более конкретный вид:

Гроба с Смоленского кладбища… (V, 463).

Знаменательны и некоторые строки последней, восьмой (первоначально девятой) главы «Евгения Онегина». Эти стихи строфы 42 (sic!) были записаны Пушкиным на отдельном листке (ПД № 942), а в окончательном варианте главы они стали строфой XLVI. Ныне их датируют осенью 1830 года^[436].

В ту неповторимую Болдинскую осень Александр Пушкин, готовившийся к женитьбе на Наталье Гончаровой, расставался с прошлой жизнью. Он подводил её итоги, доверял бумаге прощальные стихи к былым возлюбленным, завершал «Онегина». В финале романа он помянул уже ушедших, странствующих и страждущих:

Иных уж нет, а те далече… (VI, 190).

Не забыл Пушкин и про скончавшуюся двумя годами ранее «подругу юности».

Вышедшая замуж и превратившаяся в «неприступную богиню» (VI, 177) княгиня Татьяна N в разговоре с Евгением признаётся: