Аринкино утро

— Да нет, я побегу, Костенька. Если он у тебя, то и пусть с богом. Я только узнать. Извелась я совсем, целую ночь глаз не сомкнула.

— Пройдёмте в дом, тётя Марфа, поговорить надо, — уже более настойчиво сказал Костя. Тётя Марфа нехотя повиновалась. Вошла в избу стала у порога. В кухне было совсем темно, Костя торопливо нащупал спички, зажёг лампу.

— Проходите, тётя Марфа, к печке, отогревайтесь.

Тётя Марфа не двинулась. Крайне озабоченная, она следила за Костей и всё ждала. А Костя молчал. Да и что он мог сказать? Вчера вечером они, действительно, припозднились, делали новую газету, хохотали, дурачились. Маруська больно навострилась карикатуры рисовать. Потом пошли все вместе. Костя расстался с Васей в проулке, у дороги. Сильно мело. Костя предложил Васе заночевать у него, но тот только рукой махнул. «Велика дорога, верста полем, верста лесом, а там с пригорка и огонёк виден в моей избушке. Маманя всегда лампу ставит на окно, это чтоб я с дороги не сбился. Чудачка, да я с закрытыми глазами в любую непогодь приду!» И пошёл Вася, весело насвистывая песенку. Так расстались.

— Вы не волнуйтесь, тётя Марфа, — наконец заговорил Костя, чувствуя, что больше молчать нельзя. Ему до боли в сердце было жаль эту женщину, всю жизнь прожившую в нищете, отдавшую свою силу и молодость чужим людям: вечная батрачка, затюканная, зануканная. Васю она своего любила без памяти. Он был её единственной радостью, утешением, светом в окне. И волновалась она за него всегда, только и спокойна была, когда он был при ней. Костя это знал, потому и старался всячески её успокоить.

— Ну сами посудите, тётя Марфа, куда он может деться? Не игла в стоге сена, не потеряется. Всё будет хорошо. Идите сейчас домой и не волнуйтесь. А мы его разыщем и к вам приведём живым и невредимым. Мошенник, небось к своему дружку, Миколке, уволокся, а тут переживай за него, — говорил Костя, стараясь казаться беспечно-весёлым и всем своим видом показывая, что для тревоги нет никаких оснований.

А у самого на душе вдруг стало муторно.

И как только он проводил тётю Марфу за калитку, тут же ударился к сестре. Откинул занавеску, за которой она спала, дёрнул за руку:

— Маруська, вставай скорей! Кажется, у нас беда. Васька пропал! Домой вчера не вернулся. Только что мать его приходила, тётя Марфа.

Маруся отчаянно хлопала глазами, зевала, потягивалась.

— Да ну же, ты, тёлка, шевелись! Никогда ей сразу не встать! Будет три часа мурыжиться! Спросонок как варёная, ничего никогда не поймёт!

Маруся, действительно, ничего не понимала, она хотела было спросить о чём-то Костю, но тот с ещё большей яростью набросился на неё:

— Не спрашивай меня ни о чём! Я сам ничего не знаю. И не задавай мне глупых вопросов. Вот нет Васьки, и всё тут! Пропал! Нет его! — Костя поперхнулся, отошёл к окну, тяжело дыша. Немного успокоившись, уже более миролюбиво сказал:

— Я сейчас пойду к Яшке, мы зайдём кое-куда, нет ли его там. А ты одевайся быстрее и приходи к Лиде. Я пошёл.

Такого тревожно-взволнованного брата Маруся ещё не видала. Она сразу поняла, что к чему. Быстро вскочила: наверное, действительно, пришла беда.

Все вчетвером, на широких лыжах, отправились к Васиной деревне. Никто толком не знал: как и где искать Васю? Просто ума не приложить! Ведь не мешок же он, с телеги упавший, не лежит на дороге? Пошли так, наобум, лишь бы не сидеть сложа руки.

Когда вышли в поле, уже совсем рассвело. Сквозь морозную мглу неярко пробивалось солнце. День обещал быть солнечным и морозным. Здесь было царство снега, до рези в глазах белым-бело кругом. Равнодушно и величественно лежал он в необъятном просторе.

Шли молча. Настроение у всех было тягостное, на душе тоскливо. У леса остановились, посовещались. Разделились на две группы: Яша с Марусей пошли направо, в низину, где рос густой березняк, а Костя с Лидой поднялись наверх, в сосновый бор. Стройные, величественные сосны взлетали к самым облакам своими макушками. А ёлки, распушив вокруг себя густые ветки, купчихами восседали на снегу. Молодняк с корней до самых макушек занесло снегом, отчего они походили на самые причудливые фигуры: то на медведя, поднявшего передние лапы, то на сгорбленную старушку с палочкой в руках.

В лесу было до звона в ушах тихо. Морозная изморозь светилась на солнце изумрудными блёстками. Костя, хмурый, сосредоточенный, шёл неторопливо, озабоченно оглядываясь по сторонам.

Лида немного поотстала от него. Всё время воевала со своими лыжами, будь они неладны. То врозь разбегаются, то скрестятся, наступят друг на друга, никак не расцепить. Наконец направив их на путь истинный, Лида пошла догонять Костю, стараясь не терять его из виду.

Но вдруг он резко остановился, словно его ударили в грудь. Лица Кости полностью было не видно, но по тому, как он вытянул шею, во что-то напряжённо всматриваясь, и как его щека, красная от мороза, вдруг стала бледнеть и сделалась бело-синей, Лида поняла, что он увидел что-то необыкновенное, может быть, даже страшное. Неслышно подъехала к нему, стала рядом.

Костя не обернулся, не изменил позы, он тяжело и громко дышал.