Аринкино утро

Аринка уже подходила к предназначенному месту, поближе к большаку, как по булыжной мостовой загромыхала телега. Резвый встрепенулся, вскинул голову, навострил уши топориком и призывно звонко заржал. Лошадь с большака ответила ему. И тут Резвый, словно укушенный, мотнул головой, поддал задом, выгнул шею кренделем, помчался галопом. Аринка что есть силы ухватилась за верёвку, пытаясь удержать его, но верёвка огненной струёй скользнула у неё по ладоням, содрав кожу. Она мчалась за Резвым, не в силах освободиться от верёвки, так как она затянула её руку крепкой петлёй. За что-то зацепившись, упала и, уже лёжа, тащилась за ним, считая животом камни и камушки. Потом ухнула в яму. Ту самую, которую Симон вырыл для камней. В голове у Аринки всё кружилось, а перед глазами плясали снежинки. Толком не могла опомниться, где она и что с нею. Вдруг сверху слышит стариковский голос:

— Жива аль нет? Где ты там?

— Жива. Тут я, — с дрожью в голосе ответила Аринка и кое-как поднялась на ноги. Незнакомый дед с большим красным носом и с жиденькой седой бородёнкой протянул ей руку, помог вылезти из ямы.

— И пошто ты, дурёха, его держала? Да пропади он пропадом, куды б он делся, язви его, бестия непутёвая, — выговаривал старик, освобождая Аринкину руку от верёвки. — Эк тебя разукрасило, деваха, этак можно было и без головы остаться. Силён чертяга, сам еле-еле удержал его. Прямо-таки дикий жеребчик!..

— А где он, дедушка? — вспомнив о Резвом, вдруг спросила Аринка.

— Да куды ж он денется?! Я отстегнул карабин и отпустил его, пусть набесится. Вон гляди, что разуделывает, мазурик, язви его. — Тут дед, даже зло настроенный на Резвого, залюбовался им. — Хороший конь будет. Вишь выкобенивается перед моей старушкой.

А Резвый буквально плясал вокруг «старушки»-лошади. Она стояла тихо, опустив свою большую голову с глубокими впадинами над глазами. Она равнодушно смотрела на выкрутасы молодого отпрыска. Резвому хотелось играть, он как бы приглашал её: отскочит в сторону, выгнет шею и косит на неё свой огненный глаз, потом взбрыкнёт и несётся как одержимый, держа по ветру хвост. Но вдруг резко остановится и замрёт как вкопанный, визгливым, ещё не окрепшим голоском заржёт и опять несётся обратно. Встав перед ней на дыбы, выкинув тонкие длинные ноги, точёные как стрелы, он волчком крутился вокруг неё. Все мускулы налиты были силой и здоровьем, каждая жилка трепетала.

— Ну хватит, побесился и буде, язви тя, — ворчал дед, хватая Резвого под уздцы. Тот почувствовал, что попался, строптиво заплясал всеми четырьмя ногами, зло замотал головой и попытался укусить деда.

— Но, но, не балуй у меня, язви тя. Што делать-то с ним? С собой брать али здесь оставить? — спросил он у Аринки.

— Здесь оставим, дедушка, только надо привязать его за кол.

— Ну знамо, што привязать, пойдём, идол, язви тя. — И, взяв Резвого за уздцы под самую морду, повёл на полосу. Тот немножко поартачился, но, почувствовав сильную мужскую руку, успокоился и пошёл, побеждённый, но непокорённый.

Когда телега тронулась, Резвый опять заметался, стал поддавать задом, рысью носиться вкруговую.

— Надо ему пробег устраивать, застоялся он. Ноги крепше будут. А ты чья ж будешь-то? — спросил дед, оглядывая Аринку и сочувственно прищёлкивая языком. — Ох и досталось тебе. А ты крепкая, не плачешь. Чья ты?

— Я Симона Епифаныча дочка. Аринкой меня звать.

— Ну, ну, как же, знаю, знаю. Хороший человек. Душевный. И отца его знавал, Епифана Симоновича, тоже был человек добрый и известный в округе.

Дед оказался словоохотливым и всю дорогу говорил, вспоминал молодость, какие-то случаи из его жизни и жизни её отца, только Аринка не слушала, не до того ей было. Успокоившись, придя в себя, она почувствовала адское жжение в ладонях, точно она их держала на раскалённом железе. Правая сторона лица опухла, она чувствовала, как затекает у неё глаз, образуя маленькую щель. Всё тело ныло. Но мучила её не столько физическая боль, сколько страх перед матерью. Что ей скажет? Как объяснит этот случай на полосе? Ведь говорили, предупреждали, а Аринка опять оказалась неслухом. И вот результат. Только бы не заметили, уйти, спрятаться куда-нибудь, дожить до завтра, а там сказать, что с дерева упала. Ах, скорей бы в постель.

— Ты слышь-ко, деваха, руки-то в холодную воду сунь. Оно не так жечь будет. А потом конопляным маслом смажь. Тпру, кажись, приехали, кланяйся отцу-то, скажи — от деда Спиридона с деревни Крюково, он знает.

Аринка слезла с телеги и, покачиваясь, пошла к дому. В калитку вошла неслышно. Только бы во дворе никого не было, только бы мамка ничего не заметила, хорошо, что по улице, когда ехала, никого не встретила, а то расспросов и разговору не обобраться было бы.