Аринкино утро

Народу возле дома уже поднабралось. Со слов деда, которые он скупо бросал направо и налево, никто ничего не мог понять. И все гадали: что же случилось? Дед был в центре внимания, такое не часто бывало, и это льстило ему. Неторопливо он подошёл к калитке и что есть духу забарабанил в неё. Забава свирепо прижала уши, пытаясь его укусить.

— Но, но, чёртово отродье, я те дам по мордам, — дед было замахнулся рукой, но Забава угрожающе подставила ему зад. Рука деда повисла в воздухе, а сам он опасливо спрятался за Ушастого.

Аринка сидела ни жива ни мертва. Она ничего не думала, она ждала. За калиткой послышался бойкий голос отца:

— Иду, иду, кому так некогда?!

У Аринки сразу отлегло от сердца. «Слава богу, тятя».

Торопливо распахнулась калитка. Не дав выйти Симону, в неё с трудом протиснулась Забава. Пропустив её, вышел Симон. Увидев толпу людей, деда Архипа со своим лопоухим конём и Аринку, сидящую на нём, Симон смикитил, в чём дело, но не подал вида.

— Хе, хе, вот это да! В чём дело, люди? Будто в гости я вас не звал, это точно! — весело воскликнул он, обводя всех непонимающим взглядом. Симон был ещё не старый, красивый мужчина, высокий, худой, немного сутулый. Тёмно-русые волосы кольцами спадали на лоб, а рыжие пушистые усы всегда аккуратно закручены колечками. Нрав его весёлый и добрый располагал к себе людей. На его лице вечно играла добродушная, приветливая улыбка. Его никто никогда не видел злым или рассерженным. С ним невозможно было поссориться: он Всё превращал в шутку. Людским порокам всегда находил оправдание, а горе человека его трогало до глубины души, и он первым спешил на помощь. Симон любил говорить: «Хороший сосед как хлеба сусек», «Лучше сделай добро, чем зло».

Аринка души не чаяла в своём отце. Сколько раз он вырывал её из рук матери, когда та, расходившись, била её до полусмерти.

— Ну, ну, не плачь, — успокаивал тогда её Симон, — иди-ка, я тебе чего-то покажу. Пухленькое, мякенькое, а ну-ка угадай? Думаешь, птичка? А вот и нет. Гляди-ко. — И он показывал ей маленького зайчонка, которого принёс из леса — спас от когтей коршуна. И там, на задворках за сараем, присев на ящик, говорил:

— Ты, Арина, того, не серчай на мать-то. Жизнь-то у неё не лёгкая была, и её били, и меня лупцевали так, что неделю ел стоя, а спал на животе.

Аринка успокаивалась и не помнила зла.

И вот сейчас, увидев отца, Аринка смотрела на него с испугом и мольбой. Её маленькая, худенькая фигурка, сжавшаяся в комок, выглядела такой жалкой и несчастной, что сердце Симона дрогнуло и он порывисто рванулся к ней, протянув руки, словно она падала откуда-то с высоты, а он спешил подхватить её. Как бы невзначай, крепким плечом отодвинул деда, и в одно мгновение Аринка, точно на крыльях, перемахнула через голову деда Архипа и очутилась по ту сторону калитки.

— Э, э, ты чего это своевольничаешь? — спесиво закричал дед. — Ты зачем девку изъял, стало быть, не спрося?

— А на что она тебе? — непринуждённо спросил Симон. — Прокатил её с почётом на своём лопоухом, и будет. Показал людям добрым, и то дело.

— Я проучить её хотел, а потому, стало быть, при ней хотел речь держать.

— Мы и без неё твою речь послушаем, это точно. Говори, поучай.

— Он любит поучать, хлебом его не корми, — крикнул кто-то из толпы.

— Что правда, то правда, — подтвердил сосед Симона.

Дед Архип обстоятельно и подробно стал рассказывать «людям добрым», как он «изловил Аринку» и «застал на месте преступления». При этом он отчаянно жестикулировал руками, его бородёнка, серо-буро-жёлтая, приплясывала на тощей груди.

Кто-то хотел заступиться за Аринку, но тут же умолк. Кто-то зло бросил:

— За такое дело шкуру надо снять...

— Вот и я, стало быть, про то говорю, — уцепился дед, — распустил ты свою девку, Симон Епифанович! Басурманка она у тебя! Стало быть, шалая растёт. Всыпь ей погуще, стало быть, чтоб впредь неповадно было! — распалялся дед, сверкая колючими подслеповатыми глазами.

— Непременно всыплю. Выполню твой наказ, Архип Спиридонович. Но и ты всыпь своему вислоухому, чтоб без дела по лесу не шатался и в чужие руки не давался, — добродушно проговорил Симон, у которого на все случаи была готова складная поговорка или прибаутка.

В толпе засмеялись. Деду явно не понравился ответ Симона.

— Ты, Симон, брось шутки шутковать! Тут дело, стало быть, сурьёзное. Упрежаю тебя: ишшо такое повторится, стало быть, сам ей ноги выдерну. Так и знай!

— Поди ты! — с напускным испугом воскликнул Симон. — Так-таки и выдернешь? А куда денешь? К себе приставишь? Молодые-то ноги закружат, старая голова не сдюжит, упадёшь, и дух твой вон, ни за что пропадёшь. Кто плакать по тебе будет? Ушастый? Это точно!

Вокруг засмеялись. Уж этот Симон всегда насмешит.

Дед не на шутку разозлился.

— Тьфу, чтоб тебе черти поганый твой язык откусили!

— Прежде чем они мне откусят, я их с потрохами проглочу, — не унывая ответил Симон. — Ну, а засим до свиданьица, люди добрые, спасибо, что навестили меня, и тебе, Архип Спиридоныч, что дочь в целости и сохранности доставил с почётом. Дело смеха дороже. Точно.