Ариссьель. Жизнь после смерти

Сегодня она печальная, озадаченная, взволнованная. На взводе. Очень красивая, хотя и растрепанная. Ей очень одиноко. Я так хорошо чувствую, что с ней происходит, как будто я и есть она. Ей бы так хотелось поделиться всем, что она сейчас переживает, но она не может. Ей важно держать марку, демонстрировать брату и матери, что она сильная, – что же ей остается делать, как не играть комедию? Если бы они ее сейчас видели, им бы сразу стало понятно, что мой уход потряс ее намного больше, чем она показывает. Интересно, чувствует ли она, что я за ней наблюдаю? Она озирается вокруг, словно ищет кого-то. Черт! Можно подумать, что она вдруг посмотрела мне прямо в глаза. К счастью, она не может меня видеть, я знаю.

Затем она вскакивает, торопливо надевает джинсы, хватает сумочку, ключи от машины и быстро выбегает из квартиры. На часах всего шесть утра. Выглядит так, будто она хочет убежать как можно дальше и как можно скорее. Она украдкой выходит на безлюдную улицу и тут же закуривает сигарету, с удовольствием затягивается: поклялась себе больше никогда не курить в квартире. Покурив, Карина направляется к своей машине, садится за руль, трогается с места. Едет куда глаза глядят.

Эта бесцельная поездка неожиданно приводит ее на улицу Сен-Дени, прямо к тому месту напротив банка, где меня настиг мой злой рок. Что она там делает? Мне не хочется еще раз видеть это злосчастное место. Она останавливается совсем рядом с местом, где я лежал, растянувшись на тротуаре. Откуда она знает? Бен, конечно, рассказал ей все, но без подробностей. Она определила место интуитивно. Уже не впервые я наблюдаю, как она чувствует невидимое – например, мое присутствие. Как она может быть такой чувствительной при внешней холодности? Загадка. Я-то считал ее бесчувственной, и ошибся. Да уж, открытие за открытием.

Она останавливает машину, выходит из нее и делает несколько шагов. Озирается, крутится на месте моей гибели, словно ищет что-то или кого-то. Вдруг резко разворачивается и идет к машине. Пока идет, начинает рыдать, трясется, не может остановиться. Вынимает из сумочки одну бумажную салфетку за другой, утирается, но это не помогает. Постепенно она все же успокаивается и опять начинает озираться. Уф! Ей явно стало легче. Вокруг ни души, а те редкие автомобилисты, что проезжают мимо, не обращают на нее внимания. Она открывает дверцу автомобиля, откидывается в своем кресле и, оставшись наедине со своей болью, продолжает тихонько плакать. Сквозь слезы у нее вырывается безнадежный и глухой крик:

«Где ты, ПАПА? Я чувствую тебя так, как будто ты совсем рядом и одновременно очень далеко… Вот уже пять лет, как я жду твоего звонка. Я ведь уже даже была готова сделать первый шаг к примирению. Сколько раз я набирала твой номер и снова вешала трубку в страхе, что ты ответишь. А иногда я даже ждала твоего ответа, просто чтобы услышать твой голос. Как бы мне хотелось думать, что и ты хотел однажды позвонить мне, собирался снова увидеться со мной… ПАПА-А-А-А-А!!»

Она достает из своей сумочки фотографию, которую когда-то сделала Мона. Карине восемь лет, она сидит у меня на руках. Утро, мы еще в пижамах. Я сижу на диване, в руках у меня газета. Завидев дочку, я откладываю газету на журнальный столик, и Карина взбирается мне на колени, прижимается ко мне, обнимает за шею, целует в щеку. Мне кажется, что она меня обожает. Ее глаза полны любви и счастья, и эти несколько мгновений я принадлежу только ей.