Попытавшись разобраться с управлением этой новомодной штуки несколько раз и не добившись никакого успеха, я ее забросил. И попытался забыть. Состояние мозгов должно быть не напряженным и не расслабленным, а вообще непонятно каким. Трудно управлять такой штукой. Моя голова не в состоянии освоить это. Вот теперь этот несносный робот заставляет меня, все-таки, к этой штуке привыкать. Ну куда это годно, так измываться над человеком? А разве по-другому было, когда он заставлял меня заниматься боксом или фильмы анализировать?
Мы вышли к какому-то странному надгробию.
- А это что?
- Это дорожный сундук, накрытый шикарным ковром.
Ковер выглядел ярко и натурально, но вблизи, все же, стало понятно, что он из бетона.
- Это могила?
- Да, Рудольфа Нуриева.
- Без креста?
- Да, он мусульманин.
Век живи, век учись. Не знал про самоопределение Нуриева. Хотя и балеты не смотрел, но, конечно, про это имя слышал.
- И. С. Шмелев. Какая-то знакомая фамилия.
- Это писатель. Иван Сергеевич. Написал всемирно известные романы 'Лето Господне', 'Богомолье', показал старую, патриархальную Москву, городской быт, народный язык.
- Я, кажется, читал в школе.
- Вполне возможно.
Количество знакомых имен зашкаливало. Андрей Тарковский, А.А. Галич, З. Пешков - приемный сын Максима Горького, генерал французской армии, Добужинский, Мозжухины, артисты оперы и кино, Евреинов - режиссер, актер, Кшесинская, Бунин,..
- Великий князь Гавриил? - я посмотрел на Дэна и он сделал удивленные глаза: 'требуется комментарии?'
- Да, Романов по линии Константина Константиновича. Удивительная судьба. Переболел тифом, а потом в 1910 году - воспалением легких, представляешь как плохо лечили в то время? Лечился, кстати, в Швейцарии. Думаю, что обрадовался революции.
- Князь Романов обрадовался революции?
- Да, потому что он был тайно обручен с балериной.
- Ксешинской?
- Ее подругой, Нестеровой. После революции они открыто обвенчались. В советское время Максим Горький ходатайствовал за него перед Лениным. Он единственный уцелел из братьев. Братья кстати, покоятся недалеко от нас, в Алапаевске, как ты понимаешь, их там убили... С женой они выехали в Финляндию. Когда ему пожаловали титул великого князя, многие Романовы его не признали. Кстати, Галич, например, тоже многое, что претерпел. Он, например, не желал жить обеспеченным и наслаждаться покоем, спел на концерте песню про Пастернака и 'загремел'. Его стали преследовать, хотя когда-то он был награжден грамотой КГБ за фильм 'Государственный преступник'.
Я обвел взглядом поле крестов, памятников и склепов с редкими и скорбными деревьями, и задумался.
- Ну что?
- Все они лежат на чужбине.
- Да, тут можно почувствовать, что творилось у нас в стране лет сто назад.
Наверное, такого ни в каком фильме или книге прочувствовать невозможно. Нужно вот так стоять, вот так смотреть на эту поразительную картину, слушать тишину, думая о том, как сто лет назад начинались бедствия, аресты, доносы, тюрьмы, расстрелы, смерти, потери близких, и много других людских катастроф. Можно представить, какая буря разразилась в то жаркое время. Но. Прошли годы и теперь все успокоилось.
- У нас как-то этого не чувствуется. Такого спокойствия.
Дэн отшутился, показывая на спортивную площадку, вплотную примыкавшую к стене кладбища:
- Да, когда у нас поле для регби будет у забора кладбища, то мы догоним пригород Парижа. - Сейчас на поле, про которое говорил Дэн, никого не было. Но не трудно представить себе, что тут делается во время матча. Неудобно европейцы придумали, это точно. - А вообще-то в Риме наших побольше. Увидим, если доберемся.
Любитель кладбищ, ага, еще и в Риме собирается заехать... Я обернулся и посмотрел на него и спросил:
- А ты что думаешь, глядя на все это?
Я имел ввиду могилы, но конечно мне хотелось понять - чувствует ли он этот вечный покой... Он сказал:
- Смерть это интересно. Наверное, было бы интересно испытать, что это такое. Но, вряд ли мне это удастся.
- Так ты бессмертный?
- Ну, типа да.
Скорость стряхнула кладбищенское настроение.
Мне было приятно слышать ревущий мотор.
Мы объехали Париж-Орли по шоссе Солей. Парочка самолетов зависала над нами заходя на посадку.
Движение в городе было устроено удобное. По А6Б мы заехали в центр, а по Е15 подкатили к нашему району. Наверняка мозги Дэна оперировали именно такой информацией А6Б, Е15. Ну, а я таращился за окно.
Наш дом оказался 8-этажным, причем последние два этажа были художественно пристроены. Окна выходили на площадь, образованную несколькими улицами, одной из которых была улица Телеграф. Внизу металлическая калитка в глухой побеленной стене пропустила нас довольно быстро. У Дэна был ключик.
- Это почти самая высокая точка города, - сказал Дэн, как будто это что-то значило.
- Как тут с проницаемостью?
- Это здание защищено, оно полностью в нашей собственности.
Дэн стал как-то странно проявлять неуверенность, не хотел, чтобы мы выходили на улицу. Объяснял это тем, что часть ситуации 'не видит'. В Киеве он вел себя по-другому.