Аристономия

Всего мгновение смотрел Антон на непонятно откуда взявшуюся женщину, даже лица толком не разглядел, а всё же возникло твердое ощущение: где-то он ее уже видел. Эх, были бы очки!

– Не стреляйте! Что я вам сделал? – крикнул он, чтоб выгадать время.

– Ты кто?

Кажется, она боится приблизиться. Это хорошо, этим надо воспользоваться. Потихоньку пятиться, по-рачьи? Но трава зашуршит, выдаст…

И вдруг он вспомнил. Из-за галифе.

– Я свой, красноармеец! Вы меня видели в Неслухове! На улице! Ночью! Помните, я проходил мимо, а вы были с кавалером! Я букву «X» изобразил, помните? Вы еще за меня заступились!

«У пьяного было какое-то имя. А ее он называл по фамилии. Что-то на „С“?»

– Врешь, гад! Тот в стеклах был!

– Мои очки поляки отобрали.

Вспомнил! Спасибо тебе, оттренированная латынью память!

– Вы Солохина, правильно? А вашего товарища звали Харитоном!

Странный звук донесся с другой стороны лужайки: будто в глухой тоске завыла собака.

Антон осмелился выглянуть.

Женщина плакала, размазывая слезы руками. Револьвер был засунут за пояс.

– У-у… Помирает Харитоша. А может, помер уже…

Теперь можно было встать и подойти.

Самохина (не Солохина, точно, Самохина) оказалась ростом выше Антона и вдвое шире. Он осторожно погладил ее по твердому, как корень дерева, локтю.

– Где он? Что случилось?

Гнусавым от слез голосом женщина ответила:

– Тута он… Шел, шел да повалился. У-у-у. Я одна, а он лежит… Помер, нет, не пойму-у-у…

Взглянув поверх ее плеча, Антон увидел лежащего на траве человека. Голова неловко вывернута, сквозь приоткрытые веки поблескивают белки глаз. Передняя часть гимнастерки вся в крови.

Подошел, присел на корточки, стал искать пульс.

– Отошел? – боязливо прогудела сверху баба.

Сквозное пулевое в шею. Касательное, нетяжелое, но задет сосуд и, что хуже всего, ужасно грязная рана. Сознание, очевидно, потерял от кровопотери.

– Откуда в ране столько дряни? – Антон подцепил слипшиеся комки, шерстинки.

– Кровища хлестала. Харитоша клок ваты выдрал из фуфеля.

– Из чего?

Она показала на драный ватник, который валялся неподалеку.

– Мы с Харитошей в поле пошли, в копешку, за полюбовным делом, а фуфель взяли под жопу положить, – безо всякого смущения объяснила Самохина. – Через ту копеху и живые остались. Поляк на село попер, ну мы полем да к лесу. Бегли, бегли, а его, Харитона, пулей чикнуло.

– Ничего хуже нельзя было и нарочно придумать! – сердито сказал Антон. – Покровоточило бы и перестало. А от ваты будет нагноение. Если не заражение. От пустякового в сущности ранения ваш Харитон вполне может умереть!

Женщина шмыгнула носом.

– Не помер еще?

– Еще нет. Но если срочно не очистить рану, умрет. Тут такое место, опасное. Рядом наружная сонная артерия, нервные пучки.

– Ага, – сказала Самохина. – Чего делать-то?

Антон задумался.

Обморок неглубокий. Начнешь обрабатывать рану – непременно очнется, от боли. А нужно содрать запекшуюся корку, вынуть все ворсинки, шерстинки, обрывки ниток вплоть до мельчайших фрагментов. Процедура это долгая, мучительная. Без наркоза никто не выдержит. А если человек дернется – запросто можно повредить arteria carotis externa…

С польским капитаном было легче: в погребе нашелся лед, и с кипятком тоже проблем не возникло. Здесь, в лесу, вообще ничего нет. Правда, осталось с полфляги водки, но такому детине это количество спиртного как слону дробина.

– Чего делать-то, а? – тоскливо повторила Самохина. – Дождем, покуда помрет и закопаем? Ты меня только одну тут не бросай, а? Пожди со мной, а? Нехорошо живому человеку в одиночку помирать, как собаке.

Антон сердито качнул головой: не мешай думать. Но женщина поняла по-своему.

– Не хошь ждать, – сказала она упавшим голосом. – Тогда вот чего…

В плечо ткнулось что-то жесткое. «Наган», рукояткой вперед.

– Облегчи его. Пожалей мое женское сердце. Не смогу я. Мы с Харитошей…

Серые глаза наполнились слезами, белесые ресницы заморгали. Лицо у Самохиной было плоское, нос вроде нашлепки, растрескавшиеся губы – а глаза большие, даже красивые.

– Стрельни его в макуху, чтоб враз. И пойдем отседова. Вечер скоро. Хоронить, ладно, не будем.

– Отстань, дура! – огрызнулся на нее Антон, чтоб не мешала. Что там было еще в курсе по исторической анестезии, кроме криометодик? Грибы с выраженным наркотическим действием. Но не будешь же искать в лесу мухоморы Amanita muscaria, которых тут, скорее всего, не водится. А если каким-то чудом найдешь, то придется переждать эйфорическую стадию воздействия мускарина на мозг, это несколько часов. Еще были какие-то полевые растения. Стоп-стоп-стоп!

Попробовать? А что еще остается? Антон быстро поднялся, пытаясь сориентироваться.

– В какой стороне опушка? За ней еще такое поле, большое, и какое-то село вдали?

Женщина высморкалась двумя пальцами, вытерла их о штаны.

– Не знаю…

Шел он строго на восток. Значит, теперь надо двигаться прямо на солнце. Опушка недалеко. Минут десять.

– Значит так, Самохина. Разведи костер. Спички есть?

– А то. Без огня не покуришь.