Все вышесказанное отнюдь не означало принципиального игнорирования теоретических рассуждений — об этом, например, свидетельствуют дошедшие до нас факты из жизни и практики Гераклида Тарентского, работавшего в начале I в. до н. э. Например, известно, что Гераклид считал летаргию следствием накопления большого количества непереваренного вещества и загустевания жидкости, находящейся в человеческом теле (вполне рациональное теоретическое объяснение!). Гален свидетельствует об интересной дискуссии между Гераклидом и врачом Гегетором, последователем Герофила, жившим в конце II в. до н. э. [4, 33], которая касалась важного практического вопроса — возможности вправления вывихнутой тазовой кости. Гегетор полагал, что существует короткое крепкое сухожилие, удерживающее тазовую кость в нормальном положении. Из этого он делал вполне рациональный вывод о том, что тазовая кость может смещаться только в случае разрыва этого удерживающего сухожилия. Соответственно, Гегетор не рекомендует вправлять тазовую кость, так как в силу разрыва сухожилия, его удерживающего, она сместится вновь, и пациенту придется испытать двойное страдание — от неэффективной врачебной манипуляции и неустраненной болезни. Врачи-эмпирики, принципиально игнорировавшие результаты анатомических исследований Герофила и не обращавшие внимания на рациональную логику, напротив, пытались вправить тазовую кость при ее смещении. В ряде случаев у них это получалось. Соответственно, Гераклид, суммировавший практический опыт, указывал на очевидный факт: врачи-рационалисты, с их вниманием к анатомии, не правы, о чем свидетельствуют известные случаи излечивания пациентов, в том числе собственный опыт Гераклида. Интересно, что Гераклид не отрицал, что такое сухожилие существует. Он просто предположил, что оно могло быть не порвано полностью, а лишь ослабнуть, и в этом случае вправление тазовой кости становилось возможным. Гераклида критиковал его коллега — Целий Аврелиан. Предметом критики был выбор Гераклидом способа лечения френита из нескольких возможных, основанный на теоретических представлениях о причине заболевания. Целий Аврелиан полагал, что таким образом Гераклид отклонялся от магистральной идеи школы эмпириков, основанной исключительно на опыте [42, р. 555–559]. Примером такой доктринальной твердости являлся Серапион один из основателей эмпиризма, считавший, что медицинское знание конкретного врача основано только на его собственном опыте и знании опыта других.
Тем не менее, изучая немногочисленные сохранившиеся свидетельства источников о ранних эмпириках, живших до Гераклида, мы не находим четких указаний на явный отказ от использования разума и теории, о чем, прежде всего, свидетельствует сам факт создания ими объемных трактатов, посвященных искусству медицины. Так, Аполлоний Китийский, известный врач-эмпирик, младший современник Гераклида, является автором сочинения, опровергающего критическую работу самого Гераклида, посвященную Гиппократу. Труд Аполлония Китийского состоял из восемнадцати книг [1]. Не вызывает сомнений, что написать объемный полемический трактат мог только образованный человек, владеющий логикой и диалектикой, т. е. способный вести научную дискуссию по правилам того времени. Можно предположить, что текст Гераклида, опровергаемый Апполонием, был не менее объемным.
Весьма показательна позиция Апполония по вопросу о вправлении тазовой кости. Он не говорит о собственном успешном опыте и не полемизирует с Гегетором по существу, он просто обращает внимание на ошибочность вывода Гегетора, который не соответствует наблюдаемым результатам: тазовую кость иногда удается вправить. Более того, он указывает на то, что этот вопрос обсуждался и Гиппократом и что подобное обсуждение было бы абсурдным, если бы Гиппократ не знал из собственного опыта о том, что тазовую кость можно успешно вправить. Это яркий пример логики эмпириков, обращавших внимание на практический опыт своих коллег, который можно было бы использовать для подтверждения истинности утверждения, и при этом достаточно гибких в восприятии методологии своих оппонентов. Видимо, интеллектуальный облик представителей школы эмпириков менялся со временем. М. Фреде считает, что «даже во времена Сорана эмпирики были склонны отрицать положительную роль разума или теории. Но когда мы обращаемся к Менодоту и Феодосию, то видим, что в середине II в. ситуация значительно меняется. Так, например, Гален сообщает, что Менодот, как и Гераклид, не отрицает значение разума» [29, р. 94–95]. Это свидетельствует в пользу нашего предположения о значительном разбросе мнений по конкретным вопросам среди врачей-эмпириков — их доктрина была столь же гибкой, сколь разнообразным бывает практический опыт врача. Однако важнейшим, почти не исследованным в историографии вопросом является натурфилософская основа их взглядов. Повторим: они были образованными людьми своего времени, и нам не следует подозревать их в невежественном упорстве.