— Проигранной борьбе, — поправляю ее я.
— Вовсе нет, — спорит, заупрямившись.
— Ладно. Давай не будем об этом, — предлагаю остановиться. Потому что мне тяжело дается эта игра в ассоциации. Слишком в тему.
Она недовольно хмурится, явно не желая отступать.
— Я видела твой билет, — режет заточенным лезвием по сердцу. — Тот самый, до Питера…
Не вышло…
— Почему ты… так и не прилетел?
— Мне искренне жаль.
В памяти всплывает тот роковой вечер.
Что я чувствовал в тот момент, одному Богу известно. Меня колошматило так, что еле смог вернуться в квартиру за пистолетом. Обнаружить который, кстати, не удалось. Отец нашел и «конфисковал», как выяснилось позже.
Впрочем, мне было плевать. Я собирался забить Каримова до полусмерти голыми руками. Что, собственно, и сделал, как только удалось его отыскать.
— Ян…
Голос девчонки отрезвляет и возвращает меня в настоящее. А в настоящем мне нет места рядом с ней.
Хотел ли я начать все заново? Очень хотел… Во что бы то ни стало вернуть потерянное доверие. Заставить ее быть со мной. Доказать поступками, что она мне нужна. Что она — единственный человек, ради которого я способен на все.
Да, черт возьми, мне казалось, что я смогу вернуть ее. Казалось… Ровно до того момента, как я увидел те фотографии. До того момента, как возненавидел себя еще больше и ощутил это мерзкое чувство собственной ничтожности.
Не защитил. Не уберег. От подобной себе мрази.
— Ян, послушай. Мы очень за тебя переживаем…
Она что-то говорит, но я не слушаю. Просто смотрю на нее и понимаю, что сейчас передо мной уже не та моя Даша. Она больше не горит. Не улыбается… Такая хрупкая и сильная одновременно. Вот только сломленная и разбитая. Склеенная по осколкам.
Нежный подснежник, затоптанный моими ногами.
Ей никогда уже не стать прежней, и так хочется сказать «прости», но после всего, что было, настолько пустым и неподходящим кажется это слово…
— Не приходи сюда больше, Дарин, — перебиваю ее монолог.
Опять прогоняю. Жестоко, но другого выхода попросту нет. Это тупик, к сожалению. И света в конце тоннеля не предвидится.
— Не смей делать это снова! — срывается на рваный шепот.
— Уходи. Все кончено, — стискиваю челюсти до хруста. Так сильно, что скулы сводит.
— Не говори так, — в ее чистых как небо глазах блестят прозрачные слезы.
Вешаю трубку. Встаю.
Она плачет и кричит. Стучит в отчаянии по стеклу, а потом прижимает к нему свою ладонь.
Никогда не забуду этот ее взгляд. Так смотрят на тех, кто в очередной раз предал.
— Быстро ты, — отмечает Сердюк.
Молча убираю руки за спину. Возвращаемся в камеру. Все как в тумане…
Там по привычке оседаю на пол и подпираю спиной стену. В изнеможении прикрываю глаза.
После нашей встречи становится только хуже. Во всех смыслах.
Меня мучают картинки с ее участием, ведь каждый взгляд, каждое движение настолько прочно засело в больной голове, что сутками стоит на репите, вынуждая чертово сердце кровоточить…
Клетка, в которой я вынужден находиться, угнетает и давит на мозг. Плюс ко всему, меня одолевает жуткая бессонница, и в один из дней случается то, чего не происходило уже много лет, — херова паническая атака, мать ее. Со всеми вытекающими.
Разогнавшийся до предела пульс. Нехватка кислорода. Одышка. Тремор. Головокружение и спутанность сознания.
Лежа на ледяном полу и пытаясь прийти в себя, я снова ее вижу. Так реалистично вижу…