Аритмия

Запомнить-то, может, и запомнит, до конца жизни или не до конца, но разве сравнима та незатейливая историйка с поджидавшей его вскоре бедою, хуже которой не бывает? Так, разминочка, не более чем первый звоночек в начале лежащей перед ним дальней дороги. Штопанная фраза о времени, которое лучший лекарь, в равной мере применима и к лекарям. Танеев постепенно втягивался в затейливую хирургическую работу, день ото дня чему-то учась, что-то вспоминая, запоминая, обжигаясь и дуя на воду, досадуя на себя и радуясь, обычное дело. И не только для медиков. Вот разве что ошибки, на которых те учатся, кому-то дорого обходятся. Ко второму году своей врачебной жизни уже более или менее освоился, обретал необходимую в общении с больными уверенность или, что в медицине плохо различимо, умению скрывать свою неуверенность. Больше того, даже предпочитал иногда часы работы в поликлинике стационарным – не очень-то складывались у него отношения с заведующим отделением. Осмелел до того, что позволял уже себе на приёме пошучивать, поругивать, поучивать.

И не стал скрывать возмущения, когда вдруг не открылась, а разлетелась, ногой, что ли, распахнутая дверь, вслед за тем ворвалась в кабинет распаренная грузная женщина, волоча за руку мальчика лет десяти-одиннадцати. Но и слова произнести не успел. Верней сказать, не дали ему. В маленьком городишке, известно, «все друг друга знают», опознал он и эту даму, заведовавшую столовой, тем более что кормился там. Сразу обрушилась на него лавина зычных, яростных слов, угроз и проклятий, обещаний поквитаться с этими сволочами так, что надолго запомнят.

Немалых трудов ему стоило чуть угомонить её, усадить, заставить более или менее внятно рассказать что приключилось. Думал, нечто несусветное, способное довести её до такого каления, но причина оказалась пустяковой, несоизмеримой с такими бурными эмоциями. Сына её, рыхловатого белобрысого, всё это время стоявшего с ничего не выражавшим постным лицом – привык, видать, к материнским воплям, – в школе побили. И она это так не оставит, всех этих мразей пересажает, плохо знают они с кем связались, они ещё у неё все попляшут. Наконец-то Танееву удалось выяснить, что ей от него нужно. В такой больнице, естественно, не было судмедэксперта, заключения о тяжести повреждений давали хирурги. Что и надлежало сейчас Танееву сделать, после чего она, как грозилась, отправится в прокуратуру и «найдёт управу».

Вообще-то, описывать Танееву было почти нечего. Под левым глазом у мальчишки виднелась едва наметившаяся гематома, на скуле царапина около двух сантиметров длиной, ничего более существенного не обнаружил.

– Вы ещё ногу посмотрите, у него лодыжка болит, – велела женщина.

Посмотрел Танеев и лодыжку, немного отечную, – кто-то изрядно пнул. После чего сказал женщине, что он, конечно, может всё это документально зафиксировать, но овчинка явно не стоит выделки, не тянет это на достойное внимания прокурора расстройство здоровья, пустяки. После чего вся эта сомнительная история приобрела вовсе уже мутный оборот: просила его написать «так, как надо», намекала, что в долгу не останется, он лишь досадливо морщился и со значением поглядывал на часы, давая понять, что время дорого.

– Так вы, – снова завелась, – и лечить эти ваши пустяки не собираетесь, врачебную помощь ребёнку не окажете? – мстительно сузила глаза. – Ему же чуть глаз не выбили!

Он, дивясь своему спокойствию, ответил, что лечить тут нечего, ну разве что не повредит первые сутки холод класть на ушибленные места, чтобы отёк спал. И облегчённо выдохнул, когда, одарив его на прощанье презрительным взглядом и бросив, что и без него уж как-нибудь обойдётся, покинула она кабинет.

Утром следующего дня она с сыном опять пришла, заявила, что нога мальчика всё равно беспокоит, ночью просыпался. Выяснив, клала ли она вчера холод, посоветовал теперь греть, даже на всякий случай выписал направление в физиотерапевтический кабинет. Она сказала, что надо сделать рентген, там, может, трещина или даже перелом. Он ответил, что нет такой надобности, там самый обыкновенный ушиб, видит же она, что сын нормально ходит, ничто ему не мешает.

Через день вновь пришла, сказала, что парафин делает, а нога всё равно у сына ноет и дёргает, надо обязательно сделать рентген. Возмущалась: да что это за отношение такое? Она вот сейчас к главному врачу пойдёт, кое-кому тогда не поздоровится.

Он бы направил сына этой фурии на рентгенографию, хоть и не сомневался, что нужды такой действительно нет. Уже потому лишь, дабы поскорей отделаться от неё, – не очень-то испугался её угроз. Но проблема в том, что рентгеновские плёнки были в жесточайшем дефиците, на самые крайние случаи, об этом даже думать не приходилось. Как сумел убедительно объяснял ей это, но нисколько не преуспел, она предупредила, что после визита к главному врачу сразу же отправится в райком партии, сразу плёнка найдётся.