Аритмия (СИ)

— Заканчивай этот спектакль, — сконфуженно просит Ян, пару раз хлопнув его по спине. — Слезь с меня, придурок.

Кашляет, и лишь тогда Рома его отпускает.

— Выглядишь ужасно, — скривившись, заключает этот идиот.

— Мне как-то плевать.

— Но все равно, красавчик. Правда, Дашкет? — прилетает мне неожиданно.

— Угу, — выдаю убито, глотая скатывающуюся по щекам влагу. Потому что то, что я вижу, очень меня тревожит. Ну живого же места нет… Весь в гематомах, синяках и ссадинах. Рука в гипсе. Нога перемотана.

— Беркут, глянька-ка, все целы? — Ян демонстрирует идеальные зубы.

— Вроде да, — заглядывая ему в рот, констатирует тот.

Ну что за придурки!

— Из тебя вытащили две пули, ты в курсе? — Рома хлопает его по ноге. Той самой.

— СУКА ПЕРНАТАЯ! — взвыв от боли, матерится Ян.

— Прости, Кучерявый, прости, — принимается извиняться нерадивый посетитель.

— Ты совсем уже? — не выдержав, ругаюсь на него.

— Я случайно, ей богу! — виновато косится на друга, до хруста стиснувшего челюсти. — Абрамыч, дружище, я так рад, что ты… тут, а не ТАМ. Мать такую ахинею начала нести. Мол Ян отдал жизнь Савке и все такое…

— Прекрати, Рома! Я сейчас выгоню тебя отсюда, — предупреждаю, рассердившись.

Нашел, что рассказывать.

— И как Чудик… себя чувствует? — слышу, с каким волнением Ян спрашивает о Савелии, и у самой сердце, болезненно трепыхнувшись, замирает.

— Состояние удовлетворительное, как уверяет старикашка-профессор. Нет, блин, ты можешь представить? Чудик возвращается к нам и фактически тут же мне звонит твой отец. Говорит, что ты… при смерти.

— Все, выйди отсюда, Беркутов! — качаю головой.

— Никуда я не пойду! — отмахивается раздраженно.

— У тебя язык как помело!

— А че я такого сказал? Я звездец как охерел! Труханул ни на шутку! Ехал в такси и рыдал как баба. Как я без него вообще? — дергано кивает в сторону Яна. — Мы со времен горшка вместе, понимаешь, Арсеньева? В один ссали! По очереди или вместе.

— Избавь нас от стремных подробностей, Беркут, — усмехнувшись, комментирует Ян этот его эмоциональный монолог.

— Мы вместе отгребали от предков за регулярное хулиганство, таскали друг друга в состоянии-нестояния и бесчисленное количество раз дрались плечом к плечу, — продолжает Рома. — На пару переболели ветрянкой. Трижды угоняли соседский ИЖ и даже козу у бабки в деревне доили!

Вскидываю бровь. Прям представила.

— Правда оказалось, что это козел, — дополняет свой рассказ Рома.

— Я сразу сказал тебе, что это козел.

— А каким шлангом их отличишь? — зыркает на Яна. — Рогатые, бородатые. С тыла зашел, ниче не понял.

— Он жутко вонял. И у него была челка.

— Пффф! ЧЁЛКА! И что?

— Идиот… — Кучерявый закатывает глаза и пытается принять сидячее положение.

— Он долбанул меня копытом. Еще и бодать начал в зад.

— Ну еще бы… — Абрамов снова кашляет, непроизвольно прижимая руку к груди.

— Мне было шесть, я че эксперт по козам? — оправдывается Рома и ржет.

— Иди погуляй, эксперт по козам, — выдыхает Ян, откинувшись на подушку.

— Какой прозрачный намек, — Беркутов поджимает губы. — Вот и вся твоя радость от встречи с лучшим, между прочим, другом.

Ревностная интонация меня порядком удивляет.

— Ноги в руки, Беркут. Нам с Дариной надо поговорить.

— И о чем это? — нехотя поднимается с постели.

— Не твое птичье дело, — Ян стреляет в него красноречивым взглядом.

— Пооонял. Лямур-тужур, все дела… — вздыхает тот удрученно.

— Заткнись.

— Prompt r'etablissement, joli! Au revoir![28] Не буду мешать голубкам.

— Иди уже.

— Выпью еще один стакан паршивого кофе и прилягу в коридоре. Раз мое общество никому не нужно… — удаляясь, обиженно ворчит себе под нос.

Как только за Ромой закрывается дверь, я, напряженно вздохнув, подхожу к больничной кровати.

Закусываю губу, рассматриваю Яна вблизи, и каждый синяк — ножом по сердцу.

— Все не так плохо, — бравирует, замечая мое волнение, вызванное его состоянием.

— Да уж конечно…

Готова разрыдаться, но старательно держу себя в руках. Я ведь отлично помню, как он воспринимает сочувствие.

— Не говори, что сидела у палаты все это время, — зеркально инспектирует мой внешний вид и берет за руку.

— А где же мне еще быть? — непроизвольно вздрагиваю от соприкосновения наших пальцев. — Ты здесь. Я тоже…

Вытираю рукавом толстовки упрямые слезы.

Не раскисать. Не раскисать. Не раскисать! Но как же сложно после всего случившегося выдать что-то правильное. Самое важное. Самое необходимое.

— Не плачь, Арсеньева, — настойчиво тянет на себя, и я осторожно присаживаюсь на край постели. — Испугалась?

— Ты не пришел, и я сразу почувствовала что-то плохое.

— Долго… ждала меня в парке? — сильнее сжимает мою ладонь.

— Долго. Надо было сразу ехать в квартиру, а я…

— Спятила? — вполне ожидаемо злится. — Вот только тебя там не хватало!

— Они могли… — зажмуриваюсь и закрываю лицо рукой. — Могли убить тебя, Ян…