Аркадиана

То ли мама не отвечает, то ли в ушах бананы. Что они делают? Может, пьют чай?.. У меня чаю-то нет... только Ленкины колючепроволочные макароны в роли шефской сестринской помощи. Чем она детей кормит... Нет, детей она любит... не любит меня, а дети есть дети.

-- Ваши ключи там, на полочке, - говорит Вера негромко.

-- Да... - моя мама молчит. Кажется, она курит. В ноздри забирается ладанный запах ароматных сигарет. Странное обоюдное безмолвие, словно они что-то замышляют в тайне от меня. Мелкий костяной стук... - У тебя есть дети?

-- Нет, - равнодушно отвечает Вера попутно с неведомым занятием.

-- Безголовые бабы... - произносит мама сердито и вздыхает. - Меня всегда мучил вопрос: как думаешь, не могли ребенка подменить в роддоме?

Она говорит деловито, отчасти обеспокоенно, словно по ходу большого и трудного пути возникло промежуточное затруднение, и она, прежде чем продолжить, обращается в горсправку и желает получить внятный ответ.

-- Не знаю, - вяло отвечает Вера. - У нас все могут.

-- Не моя, - произносит мама горько и после паузы тихо подтверждает. - Не моя...

В родных неизменных интонациями далеким эхом отзываются отголоски такой странной грозы, что меня крупно передергивает.

Скрежещет, двигаясь по полу, табуретка.

- Сама-то ложись... - устало произносит мама.

-- Угу, - отвечает Вера. Она словно не понимает, что ей говорят.

Неслышное движение смещается в область входной двери. Щелкает замок. Я открываю глаза. В окне, в темном пустом небе, тревожно качается провод телевизионной антенны. Даже паршивой вороны нету... И, если высохнут глаза, я не увижу ни звезды. В краю жестоких прячутся даже астральные обитатели.

В мое зачарованное пространство бестрепетно вторгается Вера. Подходит и садится, наваливаясь на бедро. Не сомневается, что я не сплю. Она нашаривает мою кисть, сжимает в прохладных пальцах - оказывается, помимо дурной головы, у меня еще есть конечности и разные части тела - и молча сидит рядом. Я, прижимая ее руку к губам, плачу.

-- Я мерзость. Я тебя измучила... - шепчу я. - Иди домой. Иди, пожалуйста...

Меня сотрясает внезапная мысль, что могло не быть черной бьющейся антенны, близкого света на кухне, масляного сковородочного шипения и Вериных пальцев... могла бы очухаться молекулой... или не очухаться... понимаю, что сейчас момент отпускать Веру, но страшно одиночества и самой себя - себя всего больше.

-- У тебя муж... - говорю я деревянным языком. - Иди, пожалуйста... все будет нормально, обещаю...

Я закрываю глаза... Я в полусне... Оголенным спинным мозгом я слышу Верино семейственное мурчание в телефонную трубку... в провалах возникает невидимый законный супруг с готовым альбомом решений всех житейских проблем... голос исчезает, и я остаюсь одна.

В тихой квартире, высоко, посреди десятимиллионного города, на мне пересекаются линии одиночества. Сконцентрироваться... Поворачиваюсь на бок. Получается. Даже не тошнит... Голову постепенно отмораживает... Похоже на работу того медумелеца, который как-то аналогично обезболил мне зуб... полголовы не взаимодействовало с окружающим миром, и губы не двигались. Боли, надо отдать должное, тоже не было... Я аккуратно кладу ухо на подушку. Самое время подумать. Все равно двигательные возможности ограничены.... Было нечто важное.. ах да. Меня хотят обмануть. Начинаются цирковые номера с переодеванием в горестный траур и взываниям к совести. Не поддаваться... Это игра в одни ворота... Меня будут гнуть и рассказывать, как я всем должна по гроб жизни... Злее, Нина. До гроба я чуть вправду не добралась - значит, никому не должна. И если кому-то, то больше себе. Ничего... справлюсь. Независимо от личины - неверной жены, распутной любовницы, подкидыша, подмененного в роддоме... за их капустными одежками кроется самый нуждающийся, и никто не убедит меня в обратном.

Мысли стремительно взмывают вдоль строя наполеоновских планов. Я приведу в порядок квартиру... Я заработаю денег, вылижу ее до квадратного сантиметра, наконец полюблю, и бабушке будет спокойнее... Я принесу сюда лично рожденного ребенка... я теперь знаю, что смогу обожать свою частичку до беспамятства. Он будет чей-нибудь и мой, без вопросов и сомнений. Заглядывая на цыпочках вперед, я любопытствую, на какого мужчину он будет похож... Не поддаваться. Это главное.

В порыве надежд я чувствую, что надо встать. Осторожно сползаю с кровати, сидя на полу, берусь за край обоев и с приложением оставшихся сил дергаю за обтрепанный край. Широкая полоса в облаке сыплющейся пыли с треском отделяется от стены без особого труда.

Я роняю обойный клок и заползаю обратно на кровать. На сегодня хватит. Я продолжу завтра. А пока спать... спать... спать...