Аркадий Аверченко

— Я — парень хороший и товарищ отменный, но пальца в рот, пожалуйста, очень прошу вас, не кладите. Против воли откушу. У меня широкая рука: когда что есть — поделюсь. Но своего не спущу. В ресторан же всегда готов.

Далее пришедший сообщил:

— Был я редактором журнальчика „Штык“, в Харькове это было. Так вот, понимаете, не читали его. Я приехал сюда, в Питер. Нашел тоже один журнал, которого тоже не читают, и решил заняться им. „Стрекоза“ этот журнал. У нас подобралась кучечка изумительных художников. Теперь очередь за писателями. Вы, Дымов, Тэффи, Саша Чёрный… Дайте материал хороший. Это главное. Не в вывеске дело, а в товаре, вот увидите» (Старый журналист [O..Л. Д’Ор]. Литературный путь дореволюционного журналиста. М., 1930).

И «товар» действительно пошел качественный. Один из рассказов нового сотрудника «Стрекозы» Аркадия Аверченко как-то попался в руки Александру Куприну, когда тот лениво читал журнал, сидя в пивной на углу Чернышева переулка и Фонтанки. Отодвинув на время бокал и тарелку с вареными раками, Куприн, по его словам, «взволновался, умилился, рассмеялся и обрадовался». Для себя решил, что появился «новый Чехов».

Однако Аркадий Тимофеевич ошибался, когда говорил, что «не в вывеске дело». Именно она все портила: несмотря на качественно новое содержание, читатели не хотели покупать старую форму под названием «Стрекоза». Аверченко вспоминал: «Даже в момент моего первого появления в „Стрекозе“, когда она уже была серьезно реформирована, когда ее печатали в несколько красок, когда уже большинство будущих сатириконцев работало в ней — она все же не вызывала ничьего внимания, ни один новый читатель не заинтересовался ею» («Автобиография»).

Корнфельд, пытаясь «реанимировать» журнал, сменил редактора, предложив это место Аверченко. Произошло нечто совершенно невероятное: с двадцать третьего номера недавний харьковский провинциал сменил достаточно известного в Петербурге художника! Современники объясняли это тем, что деловые качества Радакова, при всем его таланте и остроумии, все же оставляли желать лучшего. Богема есть богема! Однако и новое назначение Аркадия не могло спасти «Стрекозу». «Мы уже не имеем ничего общего с прежней „Стрекозой“, по крайней мере, в отношении рисунков… Слово „Стрекоза“ все портит», — часто повторял Аверченко. И вот на одном из очередных совещаний сотрудникам пришла в голову мысль основать совершенно новый журнал. Свежий, острый, политический и сатирический, для передовых читателей!

Дело оставалось за названием. Его предложил Радаков: «Назовем „Сатирикон“! В честь книги Петрония!» После долгих прений идею и новое название утвердили.

Так было принято историческое решение: в Петербурге появился журнал, который в ближайшее десятилетие будет неизменно занимать верхние позиции в шкале читательских симпатий. Он объединит лучшие сатирико-юмористические и литературные силы страны: Александра Куприна, Владимира Маяковского, Александра Грина, Осипа Мандельштама, Николая Гумилёва, Тэффи, Сашу Чёрного. В 1913 году «Сатирикон» даст название торговому дому, а в 1915-м — большому издательству. Его логотипу и стилю будет подражать дореволюционная провинциальная пресса. В 1920-е годы его рубрики позаимствуют советские издания, а бывшие сатириконцы встанут у истоков «новой» революционной сатиры. В 1931 году его попытаются возродить в Париже писатели-эмигранты. У художников-сатириконцев будут учиться классики советской карикатуры, например Борис Ефимов. «Я любил рассматривать иллюстрации в „Сатириконе“ <…> — писал он. — Особенно привлекали карикатуры, даже пытался копировать их. Мне и в голову не приходило, что искусство карикатуры станет моим призванием и основным занятием <…> Я… увлекался „Сатириконом“, мечтал увидеть в нем собственный рисунок». Сам же Аверченко с гордостью скажет о своем журнале: «Мы подняли упавший, скитавшийся до того по задворкам портерных русский юмор на недосягаемую высоту». Но все это впереди, а пока…

Пока 1 апреля 1908 года, в День смеха, вышел в свет первый номер «Сатирикона». Его сотрудники во многом стали преемниками коллег из «Simplicissimus». Они провозгласили следующую идейно-художественную программу: моральное исправление общества путем сатиры на нравы плюс попытка посмотреть на пошлый и жуткий мир глазами спокойного ироничного наблюдателя. (Многие сатириконцы и в первую очередь сам Аверченко заимствовали маску простодушного рассказчика.) «Сатирикон», по замыслу редакции, должен был соединять олимпийскую мудрость, жизнестойкость, ясность и здравый смысл с критическим изображением современных событий. В первом же номере был опубликован манифест редакции: «Мы будем хлестко и безжалостно бичевать все беззакония, ложь и пошлость, которые царят в нашей политической и общественной жизни… Смех, ужасный ядовитый смех, подобный жалам скорпионов, будет нашим оружием».