Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров

К рассказу Мельгунова об этих командирах Солоухин скромно добавил от себя: «Вот точно так действовал и чоновец Аркадий Голиков (выделено мной. — Б. К.)»[79].

И больше ничего.

В другом месте Солоухин рассказал о жестокостях чоновцев в Крыму и снова заявил: «Значит (?!) и Голиков был такой же».

Циничный ход Солоухину подсказали инструктора по распространению лжи и паники. В наставлении «по технике одурачивания» подобный выверт именуется «доказательством по аналогии». Читатель, взволнованный или даже потрясенный выдержками из книги Мельгунова, не замечал, что Солоухин на его глазах совершает подлог: приписывает Аркадию Голикову поступки, которые совершили другие люди.

… Между тем Аркадию Петровичу Голикову принадлежит выдающаяся роль в бескровном завершении тамбовской войны. Но об этом речь впереди.

* * *

Снова отметим: ни одного доказательства личного участия А. П. Голикова в преступлениях, будто бы совершенных в 1921 году на территории Тамбовской губернии, В. А. Солоухин не привел.

Хакасский фольклор

Сознавал ли Солоухин, что в освещении тамбовского эпизода биографии А. П. Голикова он потерпел поражение? Что невозможно сочинить «исторический роман», не приводя исторических фактов? Что нельзя создать образ «чоновца Голикова», не располагая ни одним конкретным, достоверным эпизодом? Конечно.

Реванш за абсолютно им не исследованный и жуликовато преподнесенный «тамбовский период» Солоухин рассчитывал взять в освещении хакасских событий. По разного рода застольно-хмельным байкам выходило, что именно там Голиков занимался целенаправленным истреблением маленького, компактно проживающего народа.

В 1920-е годы Хакасия входила в состав Енисейской губернии. Ныне это Красноярский край.

Солоухин в советские времена переводил (с подстрочника!) хакасские сказки. В Абакане у него имелись знакомые. Перед вылетом, в 1993 году, он послал в Абакан телеграмму. Его должны были встретить, поселить, дать провожатых, обеспечить транспортом. А главное, знакомые должны были предупредить работников абаканского госархива, что ожидается прибытие важного московского гостя. Тема его исследования была сформулирована четко: «Действия частей особого назначения на территории Хакасии и преступная роль А. П. Голикова как начальника боевого района».

О том, что он не имеет опыта архивно-исследовательской работы, Солоухин сообщил еще в 1991 году в «Литературной газете». Он прямо заявил, что в архивах никогда не работал. Но теперь Владимир Алексеевич решил исправить давнее упущение.

По абсолютной гайдароведческой безграмотности Владимир Алексеевич не знал, что документы о пребывании Голикова в Сибири удобнее всего искать в Москве. Солоухин понятия не имел, что копии отчетов, рапортов, сводок, разведывательных донесений либо по телеграфу, либо фельдъегерской почтой поступали прежде всего в столицу. Солоухин выбрал абаканский архив.

Встретили его там буднично. Место отвели в общем читальном зале. Поскольку в лицо его мало кто знал, то на именитого гостя через пять минут перестали обращать внимание. Правда, материалы ему подготовили. Вчитываться в каталоги, выписывать номера связок, дел, папок ему не пришлось. Готовить заявки, а затем сутки ждать, когда их выполнят, — тоже. Но Солоухин такой полусказочный сервис оценить не сумел.

Положив под правую руку новенькую тетрадку на сто листов и такую же новенькую авторучку, он бодро распахнул одну папку, другую, третью. И ему стало дурно, зашлось сердце. Он впервые обнаружил, что архивная работа требует кропотливого и долгого труда.

Готовясь к небывалому триумфу, Солоухин решил завести дневничок, чтобы отмечать этапы своей победы. Ряд записей (по недомыслию автора!) позднее попал в «роман».

«Часа полтора-два, — жаловался Солоухин в книге «Соленое озеро», — я ломал глаза на этих слепых, неудобочитаемых страницах и пришел в полное отчаяние. Я понял, что воспользоваться этим архивом не смогу… Нужно оставаться в Абакане, по крайней мере, на месяц. Но месяцами, днями, даже часами (курсив мой. — Б. К.) я сидеть в архиве не мог»[80].

Оторопь Солоухина мне понятна. Каждое хранящееся в архивах «дело» времен Гражданской войны — это стопка прошитых суровой ниткой, а вдобавок даже проклеенных и тщательно пронумерованных страниц. Такое сброшюрованное «дело» могло насчитывать до 1500 страниц.

Исследователю легче работать, если документы составлены от руки, хотя почерки попадались порою ужасные. Но было много хуже, если тексты оказывались машинописными.