Аркадий Райкин

По словам самого Аркадия Исааковича, театр не придавал МХЭТу большого значения — это был один из многих составлявших его репертуар жанров — так называемые блицы, некоторые вовсе без текста, просто пантомима, другие с одной фразой, подобные цирковой репризе. Например, Райкин — дворник в тулупе и валенках, убирающий снег. «Почему вы тут поставили загородку?» — спрашивал дворника прохожий. «Потому что тут проходить нельзя». — «А почему нельзя?» — «Потому что нельзя, нельзя». Посреди этой перепалки сверху сваливался огромный ком снега, прохожий падал. «Я же русским языком говорил тебе, что нельзя».

Вспоминая эти старые мини-интермедии, Райкин неудержимо смеялся особым, свойственным ему тихим смехом. «Все вещи были страшно короткие, — рассказывал он, — несложные в постановочном отношении. Хотя написать коротко не так просто. Да и сыграть, может быть, тоже. Дело в том, что мы не обращали особого внимания на «блицы». Больше всего нас беспокоил первый монолог, в нем заключалась суть нашей программы. На него времени уходило гораздо больше, чем на МХЭТ».

Но не только МХЭТ получил единодушную оценку рецензентов. Они отмечают уверенность и спокойствие, которые появились теперь в поведении конферансье, его мягкую, профессиональную манеру. И даже те, кто, привыкнув к классическому конферансу Н. Ф. Балиева и А. Г. Алексеева, поначалу не принимали Райкина, кому не нравились его дикция, глуховатый, плохо слышный в Летнем театре сада «Эрмитаж» голос, «любительская» манера чтения, его падающая на лоб прядь, походка его «Чаплина», — даже они поддались его обаянию. В РГАЛИ сохранилась интересная дневниковая запись авторитетного рецензента, в прошлом известного эстрадного танцовщика Виктора Ивинга (В. П. Иванова). С большим трудом получив, наконец, через руководство Москонцерта возможность попасть на выступление Райкина в саду «Эрмитаж», он раздраженно перечислял эти и другие недостатки, упрекая артиста в том, что монолог о героическом прошлом и настоящем Ленинграда он прочел невыразительно, хотя и старательно — ясно, что героика не его амплуа. И все-таки критик не мог не почувствовать несомненного обаяния Райкина: «Есть что-то в нем простое и милое. Непринужденность и естественность в манере подачи текста, в манере держаться на сцене». По ходу концерта Ивинг убедился, что Райкин создал своеобразный жанр конферанса, иногда превращавшегося в сценку. Критик признавался, что к концу вечера артист его покорил: «Я следил за ним с очевидным удовольствием, хотя и не всё слышал. Актер, который умеет вас переубедить, преодолеть первоначальное недоверие, безусловно, талантлив».

«Почему вы не берете печенье?»

Программа, покорившая пожилого, брюзгливого рецензента, в прошлом эстрадного артиста, вышла в начале 1941 года. Ее автором был молодой писатель-ленинградец Владимир Соломонович Поляков. В своей книге он описал встречу с Райкиным. Конечно, он уже знал «застенчивого юношу с большими и удивленными глазами», более того, являлся автором сценки «Могу, могу..» в спектакле, которым год назад открылся Ленинградский театр эстрады и миниатюр. Но на этот раз молодой артист пришел к нему с несколько необычной просьбой: «Напишите мне, если возможно, фельетон. Только чтобы это был не фельетон. Я должен сидеть за столом и пить чай. А все зрители — это мои гости...» Автор не очень понял поначалу, чего хочет от него Райкин, но ему понравилось желание исполнять «фельетон, который не фельетон».

Заметим, начинающий артист пришел к уже маститому автору со своим собственным замыслом, своим видением будущего номера. Придуманный Райкиным и написанный Поляковым номер дал название всей программе «На чашку чая». Она начиналась с «чаепития», которое, по словам критика, сразу же создавало в зале хорошую атмосферу неожиданной интимности и простоты.

Райкин из зрительного зала поднимался на сцену, где был накрыт стол с дымящимся самоваром, неспешно усаживался, наливал чай, аппетитно прихлебывал его из блюдца, закусывал печеньем. Ничего похожего на традиционный выход конферансье. Лукаво и зорко посматривая на зрителей, посмеиваясь над собственной затеей, он приглашал их принять участие в чаепитии, извинялся, что не может всех усадить за свой стол. Отпивая горячий чай, он попутно рассказывал короткие истории, юморески. Например, о руководителе, решившем избавиться от двух глупых и не нужных ему сотрудников. Он их уволил и взял одного умного, толкового. Но скоро новый сотрудник стал замечать недостатки в работе, начал громко о них говорить, критиковать. И тогда начальник подумал: «Один ум хорошо, а два дурака лучше». «Почему вы не берете печенье?» — прерывая рассказ, обращался Аркадий Райкин к зрителям. И продолжал: «Жил-был дуб, рядом вырос молодой клен. Старому дубу надо было потесниться, чтобы дать больше простора клену. Но он не собирался выходить на пенсию и прожил триста лет. А клен «дал дуба»».

«Артист вел беседу так просто и мягко, — вспоминал Поляков, — что и впрямь казалось, мы все сидим у него в гостях и чаевничаем вместе с ним».