Аркадия (СИ)

Но теперь у меня не осталось никаких сомнений в том, что земляника укрывала погост. Вот почему земля здесь была черная, жирная, хорошо удобренная. Я стала рассматривать другие статуи, совсем позабыв о письме. Мужчины и женщины невероятной красоты подсказывали причины своей смерти. Пронзенные стрелами тела, вскрытые глотки, истекшие замершей кровью руки с надрезами, набухшими от нее, одна женщина держала в руках свою голову, на ее щеке, позеленевшей от влаги, сидела бабочка с яркими, синими крыльями, отливающими драгоценной пыльцой. Иные сжимали в руках чаши с вином, наверное, это значило, что они были отравлены, уголки их красивых губ дернулись в отвращении и замерли по воле скульптора. Странно было видеть такие надгробия. Я всегда думала, что нужно изображать живых людей, чтобы память о них была светлой, а не ужасающей. Над трупами полагалось оставаться изображениям живых людей, на которые и смотрели другие живые люди, приходившие на кладбище. Мне подумалось, а вдруг раз изображения здесь мертвые, люди под землей наоборот живые. Раз это мир мертвых, может это и не кладбище, а место рождения, отсюда выходят к новой жизни мертвецы, и могилы им не нужны.

Но я-то не откопалась, а пришла в себя на земле. Может быть, я какой-то особый гость или наоборот все, включая проход сквозь землю, включено лишь у королей и королев.

Письмо нашлось совершенно случайным образом. Я стояла рядом со скульптурой женщины, ее губы были приоткрыты, хотя слетевший с них когда-то вздох давно затих. Не удержавшись, я коснулась ее точеных скул, камень был теплый от солнца. На женщине была широкая мантия с невероятно реалистично выполненными складками, а длинная рана, наверное от меча, рассекла ее грудь. Из провала выползали большие, рогатые жуки. Я отвела взгляд, будто посмотрела ей в самое сердце, и мне стало неудобно. На земле передо мной лежало папино письмо. Я быстро схватила его, будто кто-то мог утащить письмо, будто я была здесь не одна. Я скользнула глазами по строчкам, папин почерк вызвал у меня вдруг страшное ощущение одиночества, я поняла, насколько я далеко от дома. Как только я нашла строчки, на которых остановилась, чернила вдруг начали жить своей жизнью. Буквы потеряли форму, линии разрывались и срастались, складывались в удивительные узоры и распадались на некрасивые, ущербные островки хаоса. Я встряхнула письмо, будто это помогло бы ему прийти в норму, но чернила задергались еще быстрее, как будто встревоженная кровь под тонкой кожей бумаги. Я стала громко ругаться, реакции разумнее у меня не нашлось.

А потом я увидела, что линии складываются в карту. Конечной точкой был схематично нарисованный замок. С него будто аккуратно срезали верхушку - все башни были лишены шпилей, основное здание не имело крыши. До замка я видела линию реки с шевелящимися чернильными волнами, по краю этой реки шел темный лес. Через широкую реку был перекинут мост, от которого начиналась дорога к замку, усеянная какими-то черными точками. Начиналась карта с поля, символические, будто ребенком нарисованные клубнички обрамляли мое украшенное вензелями имя. Над буквами красовался знак крестовой масти в картах. Почему-то он удивил меня больше всего. Черный, ровно закрашенный, он оставался неподвижным над переливающимися, текучими буквами.

- Карта Мародеров, - пробормотала я. И если мое место на ней обозначено, то, наверное, здесь мог быть еще кто-то. Присмотревшись, я обнаружила под знаком пиковой масти, у начала другой реки, ведущей не к замку, имя "Герхард". Судя по всему, идти до замка было не так уж далеко, хотя разобраться с масштабом не было никакой возможности. Чуть дальше я заметила червовое сердечко, под которым было написано "Констанция". И почти у моста были два бубновых ромбика. Один стоял на месте, а другой то и дело перемещался, будто его обладательница по имени Астрид ходила туда и обратно. Значит, это были мои товарищи по несчастью. Мальчика рядом с Астрид звали Адриан. Герхард, Констанция, Адриан и Астрид. Я обернулась на клубничное поле. Карта прерывалась на его середине, а вот оно длилось еще далеко-далеко, и только на горизонте я видела острые силуэты скал. Я подумала, что такие скалы бывают у моря, но не могла быть уверена. Я двинулась к концу поля, который с другой стороны был вполне обозрим, и мое имя поплыло сквозь нарисованные клубнички. У меня в руках был бумажно-чернильный навигатор.