Аркан

Словно в ответ на его слова, по остаткам крыши над головами заговорщиков прокатилось что-то тяжелое, из дыры внутрь посыпалась труха и опавшие листья. Найд мгновенно подхватился, подскочил к двери и высунул голову в щель. Вокруг не было никого, только разросшиеся кусты черноплодки качали полуголыми ветками, но виной тому мог быть ветер. Он задрал голову. Ветвь старого тополя у стены отломилась и склонялась к хлеву, будто шатер. Свежий слом сахарно блестел, но Найд не мог припомнить, лежала ли ветвь на крыше, когда они с Ноа пришли сюда, или нет.

— Что там? — Ноа испуганно потеребил Анафаэля за плечо.

— Ничего, — успокоил он парнишку. — Просто ветка скребется. От ветра. Я теперь пойду.

— И я пойду, — согласился Ноа. — Только вот Рыжика успокою. Забоялся он от шума.

— Сливовую камедь берете, — донесся до Найда надтреснутый дискант брата Евмения, когда парень бочком проскользнул в красочную, — да в водице ключевой распускаете. А вот пальцы грязные макать туда необязательно, Рольф! — Означенный послушник охнул, когда деревянная ложка на длинной ручке огрела его по руке. — И помешиваем все время, помешиваем, — как ни в чем не бывало, продолжал свои наставления мастер.

Дверь за спиной Найда скрипнула, закрываясь, и все четверо послушников подняли глаза от растворов.

— Простите меня, добрый брат, — пробормотал опоздавший.

Евмений, высушенный и пожелтевший от постоянного общения с ядовитыми веществами монах, даже не обернулся.

— Свет простит. Будешь у меня вместо завтрака камедь процеживать. А теперь бери-ка ложку.

Найд вздохнул и занял свое место у чана, в котором медленно распускался коричневый сгусток.

Анафаэль с тоской потыкал деревяшкой бурую жижу. Все ушли в трапезную, оставив его наедине с ковшиком и обвязанной тряпицей посудиной, в которую надлежало переливать терпко пахнущий раствор. Это творческое занятие не могло отвлечь послушника от рези в пустом животе и беспокойства за Ноа. К тому же рука, державшая на весу тяжелый ковш, отмеряя равномерную струйку, быстро начала дрожать — от локтя поднималась по плечу ноющая боль. Найд призадумался: неужели нельзя как-то ускорить дело?

Кажется, брат Евмений говорил что-то о нагревании. Правда, этот способ производства камеди мастер считал более сложным, а потому новиции обучались сначала холодному процессу. Чего тут было сложного, Найд не понимал. Перегонный аппарат он опознал сразу — отбывая трудовую повинность в Горлице, он ознакомился с технологией превращения яблочного сидра в кальвадос. Недолго думая, Найд водрузил чан с раствором над горелкой, а замотанный тряпкой горшок для конечного продукта приткнул под выходной трубкой. Запалив фитиль и открутив пламя на полную мощность, он с удовлетворением оглядел дело рук своих. Теперь оставалось только ждать, пока вся жидкость протечет через фильтр.

Довольно насвистывая, Найд прогулялся по мастерской и заглянул в полуоткрытую дверь, ведущую в скрип-торий. Как он и ожидал, там никого не было. Внезапно его осенила сразу парочка великолепных идей. Подобрав полы подрясника, он просочился в щель и бесшумно скользнул к пульту Пончика. Пончиком называли за глаза пухлого новиция из рисовальщиков. Поговаривали, что он происходит из благородного рода, отец его хорошо платит монастырю, потому и приставили парня к уважаемому труду. Вот только способности у бедняги оказались средние, к тому же водился за Пончиком один сурово наказуемый грех.

Дело в том, что Вальфар (таково было имя парнишки в Свете) любил покушать. То ли врожденная страсть, то ли привычка к десяти переменам блюд заставляла послушника тянуть со стола лишний кусок и припрятывать в укромных местах, что, конечно, устав категорически запрещал. Несколько раз бедолагу ловили на поедании украденного в неурочное время и строго наказывали, разве что не секли, памятуя папашину щедрость. Ничего не помогало. Недавняя помывка полов обнаружила под конторкой Пончика предательские крошки, однако Найд смолчал. Ему претило доносить на людей, оказавшихся с ним в одной лодке.

Но теперь пузо не на шутку подводило, и парень решил посмотреть, не удастся ли ему чем-нибудь поживиться в Вальфаровых закромах. Довольно быстро в ящичке с рисовально-писчими принадлежностями обнаружились сухая горбушка и завернутая в тряпицу печеная картофелина. Не смущаясь, Найд откусил и от того, и от другого. Он знал, что Пончик не расскажет о пропаже. Настроение поднималось по мере того, как новые порции съестного находили путь в желудок. Он скользнул взглядом по Вальфаровой работе.

Горе-рисовальщик бился над изображением молящихся иноков, очевидно, для монастырской летописи. Получалось у него не очень — образ носил следы многих переделок, пропорции были нарушены, головы слишком велики, а одежды свисали неестественно резкими складками. Все еще жуя, Найд подхватил кисть и быстро исправил рисунок — благо краски еще не высохли. «Спасибо тебе, Пончик», — пробормотал он через набивший рот хлеб.