Аркан для букмекера

— Очень приятно. Вот и познакомились. Ну, давайте, мужички, за знакомство. Вы, Алексей, себе побольше налейте. Мы с Анатолием Ивановичем — уже. Должны с нами сравняться.

Выпили еще и еще… Незаметно стены тесной каморки раздвинулись, вместо тусклой, засиженной мухами сорокаваттки загорелась роскошная люстра, улетучились застоявшиеся запахи прокисшей одежды, отволглой кожи, и воздух наполнился приторным ароматом французских духов вперемешку с резким, распаляющим похоть, женским потом.

Глаза у Антонины поплыли, зрачки сузились. Она громко невпопад смеялась и близоруко щурилась, не мигая глядела в упор, уже не заботясь о том, чтобы произвести впечатление на мужчин; была уверена, что они дозрели, от нее без ума и вот-вот потеряют контроль над собой, но этого ей было мало, и она продолжала распалять их, доводя до исступления.

Еще в начале пьянки она невзначай ощупала член Алексея, проверяя, насколько его мужское достоинство соответствует рекомендациям Михалкина. Осталась довольна, однако для верности проверила еще несколько раз.

Вполсилы работал магнитофон. Мужчины о чем-то бессвязно галдели, перебивая друг друга и все больше злобясь. Антонина молча наблюдала за ними, время от времени подливая им коньяк. Все трое были уже изрядно навеселе, но едва ли это осознавали, озабоченные каждый своей целью.

— Ксюша, Ксюша, дай тебя послушать. И никому уж больше не давай, — промурлыкала Антонина, пародируя песенку из магнитофона, встала со стула, требуя внимания, и вихляющей походкой супермодели прошла к двери.

Мужчины оборвали на полуслове разговор и оторопело уставились на нее. Отвернувшись от них, она что-то поколдовала со своим туалетом, выпрямилась и резко обернулась.

— Оп-па, — объявила она голосом цирковой фокусницы, и… юбка соскользнула к ее ногам. Антонина осталась в полупрозрачных трусиках ослепительной белизны и ажурных чулках с широкими кружевными резинками. Из-под трусиков курчавились прядки темно-каштановых волос.

— А не пора ли нам, мальчики, заняться сексом?

Мужчины еще более ошалели. Леха так и примерз к стулу. Антонина распахнула дверь. Анатолий Иванович торопливо вскочил, стремясь первым овладеть ею.

— Не здесь, не здесь, мои драгоценные. В деннике. Свободные у тебя имеются, Анатолий Иванович?

Лошади, разбуженные в неурочный час, задвигались, зацокали подковами на бетонном полу, заволновались и насторожились. Антонина вошла в первый же свободный денник, сгребла в угол свежую пахучую стружку и плюхнулась на спину, раздвинув призывно ноги, согнутые в коленях.

— Леша, принесите, пожалуйста, бутылку и не забудьте стаканы, — прошептала она альковным шепотом, определив таким образом, кто первый на нее влезет.

Жеребцы в ближайших денниках, растревоженные запахом женской плоти, забили копытами, заржали и полезли на перегородки. Их волнение передалось соседям. Вскоре все лошади в конюшне забились в любовной истерике. Этот концерт Антонине уже приходилось слышать. Он возбуждал ее еще больше.

— Ну, чего ты стоишь? Смелей же. Или я не в твоем вкусе? — ободрила она Алексея, когда Михалкин кончил.

— А ты не уходи. Посиди рядом, — удерживала она Анатолия Ивановича, уже извиваясь под Алексеем.

— Ой, мужики, до чего же мне хорошо с вами. Сейчас и помереть не жалко…

— Лучше тебя у меня никого не было, — нашептывала она на ухо то одному, то другому.

— Мужики, отдерите меня так, чтобы я не могла таскать ноги. Ну, еще по разочку…

И это были не только слова. Обессилев, она прикладывалась к бутылке, некоторое время лежала трупом и снова принималась за дело с удвоенной яростью.

Мужчины уже с трудом справлялись с Антониной, а ей все было мало. Все хорошо понимали: это скотство, избегали смотреть друг другу в глаза, но какие-то непонятные силы, неподвластные рассудку и воле, снова и снова толкали их в бездну блаженства.

И все-таки первой образумилась Антонина. Оборвав на полпути адскую скачку, она грубо столкнула с себя Алексея, вытянулась в изнеможении и лежала некоторое время неподвижно, уставившись в потолок. Наконец собралась с силами, с трудом поднялась и медленно, едва передвигая ноги, побрела к выходу, пошатываясь и опираясь руками о стену. Прядь растрепанных волос наполовину закрывала лицо, чулок на одной ноге сполз ниже колена и волочился по полу. На лобке, почти до пупка, и между ног белели клочья пены: следы контрацептива.

Она вышла в тамбур и встала, широко расставив ноги над решеткой в полу, где моют лошадей. Михалкин взял шланг, включил воду и направил на нее струю.

Стыдно не было никому, но отчуждение между ними было уже столь велико, что грозило перейти в ненависть.

Понадобилось примерно еще полчаса, чтобы к ним вернулся человеческий облик. Они еще выпили на дорожку и опять замолчали, не зная, о чем говорить, предоставив отдуваться за них приемнику.

— Ну вот, опять добавили головной боли.

— Ты о чем?

— Не слышал, что ли? Амнистию объявили.

— Нищему пожар не страшен.

— Ну я пойду, Анатолий Иванович?